Я тебя целовал…

Высоких, звездных, крохотных огней
Безмолвное сапфирное дрожанье
И молодых стреноженных коней
По вечерам тоскующее ржанье…
Взбегу на холм
и упаду
в траву.
И древностью повеет вдруг из дола.
Засвищут стрелы, будто наяву,
Блеснет в глаза
кривым ножом монгола!

И вижу я коней без седоков

С их суматошным криком
бестолковым,
Мельканье тел, мечей и кулаков,
И бег татар на поле Куликовом!

Какая ночь!

Как много звезд кругом!
Но полон дол загадочного звона…
Блеснет в глаза
изящным сапогом
Сидящего в седле Наполеона!

Героем он гарцует на коне,

Еще с пустынной Эльбой не увидясь.
Но медленно,
в железе и в огне,
Встает Москва, как борющийся
витязь!

Встает Мороз, как старый богатырь,

Метель снега закручивает круче,
Грозит голодной гибелью пустырь:
Враг смерть принес —
он сам ее получит!

Но кто там

снова
звезды заслонил?
Иль то из мифа страшного циклопы?
Где толпами протопают они,
Там топят жизнь
кровавые потопы!

Они несут на флагах черный крест!

Они крестами небо закрестили.
И не леса мне видятся окрест,
А лес крестов
в окрестностях
России!

Кресты, кресты… Я больше не могу!

Я резко отниму от глаз ладони —
Я успокоюсь: тихо на лугу
Траву жуют воронежские кони.

Заржут они, и где-то у осин

Подхватит эхо ласковое ржанье.
И надо мной
бессмертных звезд Руси,
Безмолвных звезд сапфирное
дрожанье.

«Когда душе моей сойдет успокоенье…

Когда душе моей
сойдет успокоенье
С высоких, после гроз,
немеркнущих небес,
Когда душе моей внушая поклоненье,
Идут стада дремать под ивовый навес,
Когда душе моей земная веет святость,
И полная река несет небесный свет,
Мне грустно оттого,
что знаю эту радость
Лишь только я один.
Друзей со мною нет…

Уж сколько лет слоняюсь по планете!