Я тебя верну

— Я думала о тебе каждый день. Особенно перед сном, когда в доме становилось тихо и темно. Лежала под одеялом, и, если Варя не плакала, я о тебе вспоминала. В подушку утыкалась, зажмуривалась и воображала, что ты меня целуешь. Или что трогаешь. Твое тело мне очень нравилось, оно... влекло. А как ты смотрел на меня... Господи! За это любая девчонка душу бы продала! — Я расплываюсь в блаженной улыбке. — Никогда раньше такого не испытывала. Стыдно было страшно, но при этом и сладко тоже. Сердце так колотилось сильно... — рассказываю, чувствуя, как внутри все загорается. — Лежала и думала, думала. Иногда ты мне снился. Я просыпалась в панике. Потому что в другие ночи Варя всхлипывала, я слушала и ненавидела мужчин. Всех! Мне ведь так важно было уехать!

Данил смотрит на меня внимательно.

— У тебя взгляд поменялся, — перевожу тему. — Раньше другим был. Немного будто диковатым.

— А сейчас? — посмеивается он.

— Сейчас взгляд у тебя уверенный. Всегда.

— Старею, — сетует Данил.

Мирослава бросает кукол и бежит к отцу. Забирается к нему на руки. Даня прижимает к себе дочь. И показывает мне знак.

— Поплыл человек, — говорит он беззвучно.

— Завтра попытаюсь вернуть ее в режим.

— Когда я осознал, что ты скрывала от меня дочь, думал, что сорвусь и придушу тебя, — с милой улыбкой рассказывает Данил, любуясь на Миру. — До этого казалось, что все, что только могли, мы друг другу уже причинили и опасаться нечего. Но ты всегда могла меня поразить. — Он цокает языком. — А потом...

— Потом?

— Я понял, что становлюсь своим отцом, от которого все старались держаться подальше.

— Я адски тебя ревновала, — голос срывается.

— Я не знал. — Данил продолжает спокойнее: — Смотрел на тебя. Украдкой. Много. Наблюдал, какая ты, как с дочкой ладишь, как с другими общаешься. А со мной — неминуемо холодно, равнодушно. И хотел тебя себе все сильнее. В какой-то момент я пришел к выводу, что мы можем прожить жизнь или осуждая друг друга, или пздц как сильно любя. И простил тебе эту выходку.

— Больше выходок не будет. Я изменилась. Но по-прежнему люблю тебя.

Данил проводит ладонью по лицу Миры, и та послушно закрывает глаза. Я округляю свои — вот так чудо.

— Даня, я сказала, что люблю тебя, — шепчу.

— Я хочу с тобой прожить всю жизнь, — говорит Данил. Быстрым движением облизывает губы. — Я научился одной технике, помогающей контролировать злость. Это случилось после нашего разрыва. Мне хотелось... не знаю, как бы помягче сказать. Мстить. Тебе — за то, что не приняла меня такого хорошего. Хутору — потому что там всё так стремно! Никто ничего делать не хочет, все продается и покупается. Техника заключается в том, чтобы представить себя взрослым и побеседовать с самим собой. Я выбрал возраст около шестидесяти лет. Представил себя таким, каким хотел бы быть через тридцать лет. И попытался обрисовать план действий. Взгляд со стороны действует всегда одинаково — злит. Но если собеседник ты сам, то срываться вроде как и не на ком. Мне это помогло и помогает до сих пор.

— Ты спрашивал у взрослого Дани, что он думает о том, чтобы воровать чужих жен из-под венца? — улыбаюсь я.

Данил касается пальцами переносицы Миры, веки дочки вновь смыкаются. Малышка начинает тихонько посапывать.

— Спрашивал.

— Что он ответил?

— Какого хера я вообще сомневаюсь перед такими очевидными вещами?

— Что именно для тебя очевидно?

— Ты ведь и так знаешь.

— Скажи ты, — улыбаюсь я.

— Ты единственная, кого я когда-либо любил по-настоящему. Проходят годы, а оно не прекращается. Так, может, хватит уже тушить? Пора разжигать.

— Даня... ты тоже изменился, — признаюсь я. — Очень.

— Узнаешь меня нового поближе? — подмигивает он, и я киваю.

Пью вино, пока Данил относит Мирославу в детскую, перекладывает в кровать. Лежит некоторое время рядом, дожидаясь, чтобы дочка уснула покрепче. А потом возвращается ко мне.

На кухне и в лоджии гаснет свет.

В нашем распоряжении лишь чужие, далекие огоньки за окном. Глаза привыкают медленно, но меня это не беспокоит. Поднимаюсь на ноги. Данил берет бокал и осушает его залпом, я же скидываю платье, что прихватила специально для вечера с ним.

Неловкости не чувствую. Данил смотрит с восхищением, и мне очень спокойно. И хорошо!

Он расстегивает пуговицы на рубашке и подходит ближе. Мои пальцы пробегают по его груди, я улыбаюсь от предвкушения. Да, самое время разжигать.

Не зря его опасаются. Нет никого сильнее человека, который так много времени потратил на беседы с самим собой. Который сам докопался до сути и излечился. Дух такого воина сломить невозможно. Но я хочу попытаться стать частью его жизни.

Хочется подарить Дане всю любовь, которая у меня есть!

Данил поглаживает мои бедра, играет с резинкой стрингов, оттягивая ее, проникая пальцами под тонкую ткань. Ему нравится. Он любуется мною, его заводит моя доступность и покорность. Я чувствую, как сильно, и облизываю губы. Он долго ждал. Очень долго хотел. Мы будем заниматься любовью.

— Данил, Даня, — останавливаю я его, в последний момент уходя от поцелуя.

— Что-то не так, Марин? — слышу его приятный голос. Приглушенный, ласковый.