Я тебя выдумала

Майлз Рихтер присутствовал на всех уроках по углубленной программе. Его не было только на пятом уроке, когда у меня было время для самостоятельных занятий. Я до сих пор не понимала, что имел в виду Такер, предупреждая о неприятностях, которые может доставить мне Майлз. Тот ничего такого не предпринимал, но, вне всякого сомнения, держал мою особу в поле зрения.

Перед обедом, во время урока по истории США, я уронила карандаш. Он отфутболил его в дальний конец класса, прежде чем я успела поднять его. После чего откинулся на спинку стула и посмотрел на меня, словно хотел спросить: «И что теперь?» В ответ я сбросила его рюкзак с парты на пол.

Во время обществоведения он «случайно» наступил на мой шнурок, и я чуть было не ткнулась носом в пол. Зато когда учитель пустил по рядам наше первое домашнее задание, Майлзу достался «случайно» порванный мной пополам листок.

На уроке химии миссис Дальтон рассадила нас по алфавиту и раздала тетради для лабораторных работ, которые с виду походили на самые обычные, но внутри них была бумага в клеточку, отчего мне захотелось наложить на себя руки. Тетрадь шлепнулась на мой стол с громким БУХ.

Выводя свое имя на обложке, я не сводила взгляда со спины Майлза. Потому надпись получилась корявой и кособокой, но вполне читаемой. Вот и хорошо.

– Думаю, мы начнем урок с того, что немного познакомимся друг с другом во время небольшой лабораторной работы, – с ленивым воодушевлением произнесла миссис Дальтон и, вернувшись к своему столу, открыла бутылку с диетической кока-колой, после чего одним глотком высосала половину ее содержимого. – Ничего сложного, разумеется. Для начала я разобью вас на пары.

Я заподозрила, что неумолимая карма наконец добралась до меня и накажет в десятикратном размере за то, что я спустила в унитаз все черные пешки моей сестренки Чарли и заявила ей, что Санты не существует.

Вытаскивая бумажные полоски с именами из большой мензурки, миссис Дальтон составляла пары, и я наблюдала за тем, как парты постепенно пустели, а ученики перемещались по двое к лабораторным столам.

– Александра Риджмонт, – прочитала миссис Дальтон.

Карма приготовилась к прыжку.

– И Майлз Рихтер.

Точное попадание. Как результат – небольшая контузия. Могут возникнуть трудности с ходьбой и зрением. Противопоказаны физическая нагрузка и работа с тяжелыми механизмами.

Я подскочила к лабораторному столу прежде, чем Майлз успел приподнять задницу со стула. Листок с заданием уже лежал на столе. Я обвела взглядом ребят, сидевших с противоположной стороны, – они казались совершенно безобидными, самые опасные вещи – скажем, шкафчики над моей головой или сток в раковине – всегда кажутся безобидными.

– Ну, давай поскорее покончим с этим, – сказала я подошедшему Майлзу. Он ничего не ответил, просто достал ручку из-за уха и открыл тетрадь. Я чуть шире расставила ноги, потому что мне показалось, будто пол наклонился влево.

Я ждала, когда Майлз допишет свое имя на тетради.

– Готово? – не выдержала я.

– Можешь начать первой. – Он поправил очки. Мне хотелось сорвать их с него и стереть в порошок.

Вместо этого я взяла листок.

– Первый вопрос: «Как ваше полное имя?»

– Вау. Идиотизм какой-то. – Это были первые разумные слова, произнесенные им за день. – Майлз Джеймс Рихтер.

Я вписала его ответ в анкету, а рядом поставила свой. «Александра Виктория Риджмонт».

– У нас у обоих неподходящие вторые имена. – И он опять изобразил волшебный изгиб брови.

– Дальше, – сказал Майлз.

– Дата рождения?

– Двадцать девятое мая тысяча девятьсот девяносто третьего года.

– Пятнадцатое апреля того же года, – сказала я. – Братья, сестры?

– Нет.

Ничего удивительного, что он такой избалованный. Единственный ребенок в семье. Наследник богатеньких родителей.

– У меня есть сестра Чарли. Домашние животные имеются?

– Собака. – Отвечая на вопрос, Майлз сморщил нос, и это не удивило меня, поскольку он сам представлялся мне огромным домашним котом. Много спит. Вид вечно скучающий. Любит поиграть с едой, прежде чем съест ее.

Я смотрела, как по краю раковины ползет божья коровка. У меня не было сомнений, что она не настоящая – ее крапинки были в форме звездочек. Фотоаппарат остался в рюкзаке.

– Никого. У папы аллергия.

Майлз забрал у меня листок и просмотрел его.

– Могли бы придумать вопросы поинтереснее. Любимый цвет? Что это говорит о человеке? Чьим-то любимым цветом может быть зеленовато-желтый, и что с того?

Затем, не дожидаясь моего ответа, он написал под вопросом о цвете «зеленовато-желтый» и слегка оживился – впервые за день. Слушая, как он возмущается анкетой, я странным образом расслабилась. Если он способен сердиться по столь идиотским поводам, значит, он не Голубоглазый.

– Тогда ты обожаешь сиреневый, – заполнила я пустую строчку в его анкете.

– И опять. Любимое блюдо? А это о чем?

– Согласна. Что ты любишь? Маринованные лягушачьи сердечки? – Я приложила ручку к нижней губе и немного подумала. – Да, ты их обожаешь.

Мы продолжили. Мне не было дела до испуганных взглядов одноклассников, слышавших нашу перепалку. Когда мы добрались до раздражающих нас вещей, Майлз сказал: