Я тебя заберу

Я резко вырываюсь. И пока новый босс пытается вспомнить, как правильно дышать, отстегиваю ремень безопасности и выхожу из машины.

Глава 3. Женщина с прошлым

Женщины, конечно, слабый пол.

Но не каждой женщине выпадает счастье быть слабой.

На то, чтобы поймать такси, у меня уходит несколько секунд. Водитель из далекой восточной страны сам толкает дверцу, стоит лишь подойти. Спустя несколько мгновений злой как черт Шаталов вылетает из машины. Но мы уже срываемся с места и смешиваемся с быстрым потоком на проспекте.

В отличие от мерса, в такси не пахнет никакой кожей. Здесь никто не спешит спеленать ремнем безопасности. Вместо элитного парфюма я улавливаю аромат шавермы и кофе. Как ни странно, от этих запахов и равнодушия становится легко.

Губы все еще саднит, будто мы с Шаталовым на самом деле целовались. На щеках и подбородке, там, где Марк касался меня пальцами, кожа горит как от ожогов. Однако сердце быстро успокаивается, и к дому я подъезжаю почти нормальной.

Глеб, как и подозревала, не спит. Он встречает у порога вместе с сонной Леной, моей молоденькой соседкой. Не допрашивает, не требует ужина или еще какой-нибудь ерунды. Только быстро обнимает. А через пару секунд разворачивается и идет в свою комнату. Спать.

Ничего необычного! Просто мой мальчик! Восьмилетний ребенок с характером взрослого. И не какого-то безликого «взрослого», а отца.

Я и раньше замечала сходство. Иногда открещивалась, списывая на особенности воспитания матерью-одиночкой. Но после сегодняшней встречи с Шаталовым это подобие уже не получается списать или забыть.

Мой золотой малыш просто маленький клон мужчины, которого я когда-то любила больше жизни. «Версия два — ноль. Улучшенная и исправленная».

Лена интересуется, как прошел банкет. Рассказывает, что они ели на ужин. А я стою посреди тесного коридора съемной двушки и, как зачарованная, смотрю на дверь детской комнаты.

— У тебя такое лицо, словно призрака увидела. — Лена тоже оглядывается в сторону детской.

— Видела сегодня, — не скрываю. — И даже трогала.

— Твою мать... — Соседка широко распахивает глаза и оседает на тумбу для обуви. — Глебкиного отца?

За девять лет вместе, вначале в Москве, затем в Питере, мы с Леной пережили столько всего, что не осталось никаких секретов.

— Он теперь муж моей пациентки, совладелец клиники. И новая головная боль.

Нужно переодеться или хотя бы снять плащ, но силы резко заканчиваются, и я опускаюсь на тумбу рядом с Леной.

— Может, вернемся в столицу? — Она берет мою руку в свою. — Тебе там работу как раз предлагали.

Подруга самый осторожный человек из всех, кого я знаю. Услышать от нее подобное предложение сродни чуду.

— Глупости. — Провожу ладонью по лицу.

— Я все равно на заочное собиралась переводиться. — Лена смотрит с такой надеждой, будто это ей сейчас плохо, а не мне.

Безумно хочется ответить: «А давай!» — и разом нажить себе новые проблемы с переездом, новой школой и поиском жилья. Только вместо «А давай!» наружу из груди рвется смех.

— Лен, он считает себя бесплодным. — Зажимаю рот ладонью, чтобы не разбудить сына.

— Что?!

— Уверен в этом! Даже анализы сдавать не хочет.

Звучит как краткий пересказ дурацкого сна. Одного из многих, что снились мне в первый год после разрыва и заставляли заливать подушку слезами.

— А если он узнает?.. — Лена вновь смотрит на дверь детской комнаты. С тревогой.

— Еще у него есть жена! Красивая, статусная. И, если я хорошо сделаю свою работу... скоро будет ребенок. — До боли кусаю указательный палец.

Психика, похоже, так и не поняла, плакать мне или смеяться. Глаза вспыхивают, как от горы нарезанного лука. А хохот рвется все сильнее.

— Де-ла... — медленно, по слогам произносит подруга.

— И почему земля такая круглая? — Я ударяюсь затылком о стену.

Слезы проигрывают. Переносицу все еще ломит, но на губах играет улыбка.

— Он хотя бы не узнал тебя?

— Меня теперь сложно узнать... — Взглянув в зеркало, изучаю собственное лицо.

Высокие скулы, которые, как и нос, с возрастом заострились. Брови, которые благодаря качественному перманенту немного изменили форму, стали гуще и темнее. Впалые щеки...

После рождения Глеба от прежних щек вообще ничего не осталось. Долгих два года на лице были лишь глаза и губы. Первые — вечно красные от недосыпа и зубрежки. Вторые — постоянно искусанные.

Прическа тоже изменилась. Светло-русая декретная коса отправилась в мусорное ведро накануне первого похода сына в детский сад. Вместе со стрижкой я изменила цвет на черный. А когда появились первые свободные деньги, исправила и уши.

Избавление от проклятой лопоухости стало настоящим праздником. Все мои однокурсники праздновали защиту дипломов, отрывались в лучшем ресторане города. Кутили сутки напролет. А я, Лена, ее тетка, у которой я снимала комнату, и маленький Глеб чокались водой из пластиковых стаканчиков и смеялись так громко, что склочная соседка сверху вызвала полицию.