Я. Тебя. Заставлю

Двухэтажный дом с балконом, квадратов сто пятьдесят — двести на вид. Дорогая облицовка. Внушительное строение.

В окнах темно, машина припаркована во дворе. Кирилл спит или где-то веселится поздним пятничным вечером?

Звоню в домофон. Довольно долго звоню.

— Кто там? — голос ото сна звучит слегка хрипло, но все равно узнаваем.

— Лада, — представляюсь.

В ответ тишина. Я злюсь так, что хочу топать ногами. Но в итоге сцепляю зубы и произношу:

— Я по личному вопросу.

— Сейчас выйду.

Ожидание длится меньше минуты, но по ощущениям — целую вечность. Целая вечность на то, чтобы передумать продавать себя этому мужчине. Ее мне не хватает, я продолжаю стоять как вкопанная. Только сердце колотится. Я хочу, чтобы этот длинный бесконечный день, наконец, закончился. Хоть как-нибудь.

Район скудно освещен. Фонари в этом жилом комплексе реагируют на движение, и получается так, что улица застелена чернотой и лишь одна я стою в круге света. Будто на сцене под софитами.

Вот как, оказывается, выглядит падение.

Наконец, загораются фонари на участке Богданова. Калитка открывается сразу широко, на пороге Кирилл. Он щурится, волосы слегка взъерошены, вчерашняя щетина делает его лицо мрачнее, чем есть на самом деле. Он хмурится.

От напряжения я чувствую гул в ушах, мы словно в вертолете, который быстро взлетает. Земля под моими ногами покачивается, я понятия не имею, куда мы летим. Не упасть бы только и не разбиться.

Кирилл одет в черную футболку и спортивные штаны, шлепки на босу ногу. Непривычно видеть его без галстука.

Он смотрит на меня.

— До утра бы не подождало? — спрашивает.

— Ты сказал, что я могу прийти к тебе за помощью. Я пришла.

Его взгляд становится острее.

— Кирилл, скажи, — мой голос срывается, я делаю глубокий вдох-выдох. — Скажи, пожалуйста, ты боишься Спанидисов? Их возможностей, связей.

Он не улыбается. Я опасалась, что начнет высмеивать, ругать, стыдить. Но нет. Молча отрицательно качает головой.

— Ты сможешь сделать так, чтобы моего отца прооперировали в этом городе? Чтобы маме вернули работу. Чтобы на мое имя больше не брали кредитов и чтобы… мне не устраивали подстав на дороге! Чтобы Спанидисы от меня отстали! И я никогда больше не разговаривала с Константином Андреасовичем. Никогда в жизни! По крайней мере, наедине! И чтобы… со мной ничего больше не случалось, — я прижимаю руки к губам, начиная не то скулить, не то плакать. — Я никакой не юрист. Я… просто шлюха.

Мне так стыдно! Я пришла предлагать свое тело. Намазала его лосьоном, выбрала белье поразвратнее.

Мне следует продемонстрировать товар с выгодной стороны. Вдруг Кирилл сочтет, что я недостаточно хороша, чтобы ссориться с греками? Но вместо того, чтобы встать в эффектную позу и улыбнуться, я сжимаюсь и хнычу.

Кирилл открывает широко дверь, предлагая войти. Я набираюсь смелости и делаю шаг на его участок. Он берет меня за локоть. Не больно, а просто удерживает, требуя посмотреть в его глаза. Встретиться, наконец, со всеми его чертями.

— Если зайдешь, то точно останешься до утра, — говорит мне.

Меня окатывает волной страха. Семь сухих слов — это все, что я услышала в ответ на свое откровение. Между нашими лицами сантиметров десять. Я смотрю в его глаза, тяжело и часто дышу.

Сердце колотится, как обезумевшее. Бах-бах-бах в груди!

Я киваю, мило улыбаюсь и иду в дом, слыша, как за спиной закрывается дверь. Лязгает замок. Вертолет, в котором я вздумала прятаться, отрывается от земли и несется в неизвестном мне направлении.

В тишине ночи я отчетливо различаю его легкие шаги в мою сторону.

Глава 21

Часть II

Лада

В его прихожей очень светло. Высокие потолки, широкие дверные проемы. Первое, о чем думаешь, попадая в дом, — это простор. Много воздуха. Чисто. Лестницы в подвал и на второй этаж. Значит, есть еще и подвал. Интересно, что там?

Взгляд мечется, цепляется за детали, общая же картинка никак не хочет складываться — сердце колотится отчаянно, мысли разбегаются.

— Выпить хочешь? — спрашивает Кирилл, он все еще за моей спиной. От его голоса волоски на теле дыбом встают.

Надо набраться смелости и посмотреть ему в глаза.

Я скидываю туфли у порога и зябко обнимаю себя за плечи. Мне неловко, я не знаю, как себя вести.

Обольщать или сразу падать на колени и приступать к делу?

— Да, если можно, — стараюсь, чтобы голос звучал уверенно.

Он не спрашивает, что я предпочитаю. Идет в кухню-гостиную, обгоняя меня и показывая дорогу. Я думаю о том, что он в любой момент может подойти и потрогать меня.

И мне нельзя будет вздрогнуть при этом. Мне нужно сделать так, чтобы ему понравилось меня трогать. А неприязнь… вряд ли она возбуждает даже гоблина.

Кирилл открывает большой двухдверный холодильник, достает оттуда бутылку виски. Лед из морозилки. Ставит на барную стойку два стакана.

Я присаживаюсь на высокий стул и смотрю, как золотистый напиток скрывает кусочки льда.

— Пей, — говорит он мне. Смотрит в упор.

Я обхватываю холодное стекло ладонями, подношу ко рту и пью. Два больших жадных глотка. Потом морщусь, конечно, вытираю рукой губы.