Я тебя знаю

— Но, может быть, если бы мы не прятались от маглов, а больше им помогали... — неуверенно предположила Лили. Ей по-прежнему было неуютно от мысли, что кто-то мог считать ее опасной и ненавидеть только потому, что она родилась ведьмой. А ведь в детстве она никогда этого не скрывала, даже специально демонстрировала... "Когда-нибудь мы все поплатимся из-за твоих штучек!" — Петуния могла быть права... Мало ли что могло бы случиться, если бы за её волшебством подсмотрел не Северус, а кто-нибудь из обычных мальчишек.

— А мы что делали? — устало пожал плечами Северус. Казалось, он утратил весь свой ораторский запал и теперь просто перечислял факты. — Чем мы занимались до Статута, да и после — тоже... Пока маглы не придумали свою смешную медицину и химию, которые тоже, кстати, были созданы на базе наших знаний. Кем ты думаешь, были все эти знахари и травники? Католическими монахами? — Северус презрительно фыркнул. — И какое-то время нашими услугами охотно пользовались... Только... Только ведь мы тоже люди, а не боги. Даже колдомедицина не всесильна, а люди не понимают, как работает магия: они ждут чуда. Как будто... — он раздраженно прищелкнул пальцами, — им никогда не приходило в голову, что мы тоже болеем, стареем и...

Снейп осекся на полуслове. Он стоял неподвижно и жёстко, словно превратившись в статую. Северус смотрел невидящим взглядом куда-то в пустоту, сквозь камни, сквозь сугробы, сквозь мрачно зеленевшие кипарисы. Внутри словно рвалась плотина за плотиной, с каждым толчком сердца заливая внутренности кипятком, обжигая невыносимой горечью. Казалось, он захлёбывался собственной кровью, теряя силы с каждым ударом пульса. И вот в какой-то момент его затопило и накрыло с головой. Невыносимая тоска, от которой темнело в глазах. Как человек, которого внезапно настигло головокружение, он тяжёло опёрся о ближайшее дерево и склонил голову.

На глазах выступили и потекли, всё быстрее и быстрее, долго сдерживаемые слёзы, неудержимые и мучительные, как приступ рвоты. Они жгли веки и словно выворачивали душу наизнанку, но Северус больше не мог им противиться.

Лили, стряхнув с себя оцепенение, нашедшее на неё от слов Снейпа, вскочила и подошла к нему вплотную. Она робко обняла его за спину и провела рукой по чёрным волосам, ещё не зная, как он к этому отнесётся. Но Северус неожиданно охотно поддался. Он развернулся и сжал её в объятиях, крепко, словно боялся, что она исчезнет или уйдёт. А она продолжала гладить его по голове какими-то вечными, неизвестно откуда взявшимися движениями, слишком мягкими для неё, слишком женскими, слишком материнскими. И шептать, сбивчиво, непонятно, бессмысленно: что-то про то, что всё будет хорошо, что она с ним, что она его не покинет. «Никогда!» — она поцеловала его в уголок века. Только чтобы смахнуть повисшую на ресницах слезу, только чтобы успокоить...

Но он неожиданно протянул губы к её губам и вот он уже целовал её, жадно, неистово, словно от этого зависела его жизнь. До боли, до мурашек, до засоса. Лили выгнулась в его руках, отвечая, целуя в ответ, покоряясь этой страсти, от которой, казалось, внутри что-то плавилось, лишая способности рационально мыслить.

Лили и Северус целовались, стоя посреди пустынного магического кладбища, и это казалось единственным правильным решением из возможных.

Глава №4: Оборотная сторона

— Пустите, я выцарапаю ему глаза! Ремус, пусти меня! — Мэри МакДональд вырывалась из хватки своего старосты в безуспешных, но яростных попытках добраться до самодовольной физиономии Эдгара Эйвери. — Ты за это ещё заплатишь!

Почти половина гриффиндорцев и приблизительно такое же количество слизеринцев наблюдали сцену, разыгравшуюся возле озера, с самой разной гаммой чувств на лице, от неподдельного интереса до скуки: МакДональд, Соммерс, Альтермайер, Эйвери и Мальсибер — сколько можно? Но ни те, ни другие не спешили уходить, потому что оставить «трибуну» в виде небольшого пригорка в распоряжении противников — означало не выразить факультетской солидарности.

Мэри МакДональд была хорошенькой девушкой. Не «красивой», «милой» или, упаси Мерлин, «грациозной» — именно хорошенькой. Белокурая, пышная, но вовсе не толстая, румяная хохотушка, она напоминала фарфоровую пастушку: ту самую Мэри, у которой, как известно из песенки, «был барашек». Её родители и правда держали ферму в Западном Уэльсе. А поскольку пастухи часто становятся похожи на свою паству, характером Мэри удалась в овец йоркширской породы: упрямая, игривая, предпочитающая самые красивые луговые цветы и всегда готовая боднуть неосторожного путника и с размаху отправить его в лужу.