Я тоскую о тебе, брат…

…Рыбалка была как рыбалка, ничуть не хуже предыдущей. Ловили на удочки со знакомого бережка тихой речки, поросшей камышом, вдоль жидких мостков. Вначале вечер был тёплым, наполненным предгрозовым томлением и комариным зудом. За горизонтом вспыхивали далёкие беззвучные зарницы, и из наволочного неба немного покапало, но дождь так и не состоялся, прошёл стороной. Для охлаждения Женька зарыл в песок две бутылки пива, прихваченные из дому, и пиво было холодным, когда они выпили его перед ухой. А пока Ножнин заваривал уху, Женька с разбега проломился через камыш и, невидимый за ним, громко плюхнулся в воду, выплыл на середину речушки и лёг там на спину. Течение снесло его, и он выгреб на прежнее место, белея в темноте. Так продолжалось долго, Ножнин крикнул:

— Вылазь, уха стынет!

Женька подошёл к костру — весь в ознобистых мурашках на теле, стряхивая с мокрых плеч комаров, но с довольной улыбкой:

— Нормально, главное, воды вволю.

— Ну-ну, — заворчал Ножнин, — воды хватает, вот ещё помокни, авось больничный заработаешь!

— Не будет больничного, — почему-то сразу загрустив, сказал Женька.

Что было потом? Потом они молча хлебали уху.

— …Купался Евгений много, — сказал Ножнин следователю. — Ночь не день, прохладно. Сказку рассказал…

— Какую сказку? — удивился следователь.

Женька долго молчал, глядя в костёр, и вдруг сталрассказывать странную сказку. Говорил, словно по невидимой книжке читал.

…Давным-давно, когда Вселенная была молодой, родились два близнеца, два брата. Радовалась мать рождению детей, но оказалось: братья всегда должны жить врозь. Если они приблизятся друг к другу — погибнут. Так определила Природа. Стали братья жить на разных берегах горной реки. Катила она по дну камни, бурлила и кипела в извилинах скалистых берегов, из-за шума не могли братья переброситься словечком. Изредка, сжалившись, замедляла река сумасшедший бег, и тогда мальчик, родившийся вторым, складывал у губ ладони и кричал: «Я тоскую о тебе, брат!»

И близнец, родившийся первым, тоже складывал у губ ладони и кричал: «Мы не должны нарушать запрет, мы не можем быть вместе!»

Однажды ночью мальчик, родившийся вторым, особенно затосковал о брате и, позабыв о запрете, бросился в реку. Долго боролся он с быстрым течением, поранился об острые камни, но всё же добрался до противоположного берега, подошёл к спящему брату и прикоснулся к нему.

Раздался страшный грохот, к небу взметнулось пламя. Мать, увидев это, бросилась в гущу пламени. Матери легче умереть самой, чем оплакивать гибель детей. Но она не сгорела. Мать — это Вселенная, а она вечная, гибнут только её дети.

Осталась на берегу от братьев только кучка чёрного пепла, но скалы и река запомнили их голоса. В тихую ночь, когда звёзды опускаются к прозрачной воде, скалы тихо гудят голосом мальчика, родившегося вторым: «Я тоскую о тебе, брат!» И река отвечает голосом первого мальчика: «Мы не должны нарушать запрет…»

Зачем Женька такое наплёл на ночь глядя? Как-то вдруг тяжко стало от такой сказки с плохим концом! Наверное, плохое настроение было у парня — размышляет Ножнин. И ещё он размышляет о том, как трудно будет следователю по молодости собрать из кусочков всю картину случившегося. Соберёт ли? Ему, Ножнину, тоже ничего не понятно.

— Ну, жили два брата, — говорит он следователю, — поврозь, значит, жили. Один к другому через речку перебрался — и взорвались…

— На мину попали? Какая это сказка. Мало ли после войны случалось. И сейчас бывает… Всё же почему вы не остались на утренний клёв? Наверное, под воскресенье оставались, а тут ушли ночью, и автобусы до города уже не ходили?

Ножнин и сам не понимает, почему не остались. Было так: костёр прогорал, он собирался подкинуть сухих веток, а Женька внимательно глянул в глаза и сказал:

— Николай Павлович, надо возвращаться, вы же хотите домой, правда?

И Ножнин понял, что на самом деле хочет домой, быстро сложил в рюкзак рыбацкие пожитки. Костёр они спешно затоптали вдвоём.

Действительно, почему не остались?

Возник вдруг в памяти случай трёхлетней давности. Они возвращались с Женькой после дневной смены с завода, проходили мимо пивного ларька, облепленного толпой, жаждущей прохладительного напитка с долей алкоголя. И тут в толпу у ларька нахально врезался расхристанный, пьяный мужик с пустой трёхлитровой банкой. Очередь возмутилась. Ему велели стать в хвост, но он, вспыхнув пьяной злобой, замахнулся банкой. В одно мгновение Женька очутился рядом и твёрдо сказал, бесстрашно глядя в налитые яростью глаза:

— Быстро домой — перебьёшься без пива!

Из безвольно повисших рук пьяного выскользнула банка и брызнула по асфальту осколками. Он даже не взглянул на неё, быстро зашагал прочь. Незнакомым, брезгливым голосом Женька сказал:

— И когда же люди Земли перестанут убивать сами себя?!

Что это было? То же самое, что и на рыбалке, внушение какое-то? Но он, бывший фронтовик, не верит в разные фокусы!

II

— Как-то получилось — не остались, — сказал он следователю.

— Мухин торопился?

— Вроде бы… Точно не могу сказать.