Я требую… свадьбу!

Возможно, она была плохой заменой настоящей матери, которую малыш потерял, но она была полна решимости дать этому ребенку столько любви, сколько могли бы дать ему родители. Если бы только существовало руководство для людей, не имеющих никаких родительских навыков!

Собственная мать, конечно, старалась помочь, но Флоре не хотелось ее слишком загружать. Глядя на прекрасную Грейс Хендерсон и ее интерес к жизни, трудно было подумать, что у этой женщины немало проблем со здоровьем. Обычно она со всем справлялась, но потеря Сэми оказалась для нее сильным ударом, а потом она и сама попала в аварию… Нет, ее матери нужно было дать отдых, вот почему Флора умалчивала о своих трудностях и долгах. Она потом ей все расскажет. Сообщит о финансовых проблемах, которые унаследовала вместе с домом… но только после того, как найдет решение или… Об этом «или» ей не хотелось даже и думать.

Отогнав от себя гнетущие мысли, Флора бросила последний взгляд на спящего ребенка и снова спросила себя, возможно ли, чтобы малыш на каком‑то подсознательном уровне понимал, что двух людей, которые любили его больше всего, уже нет в этом мире?

Но он все равно узнает о своих родителях, подумала Флора. Они будут иметь для него реальные, узнаваемые образы. Она уже начала собирать фотографии, открытки и письма, чтобы показать мальчику, когда он подрастет. На первых страницах она разместила фотографии своей сестры – в детстве и в зрелые годы; жаль только, что у нее почти не было снимков его отца.

– Спи, малыш, – прошептала Флора, проверив в последний раз красную лампочку на радио‑няне, и тихо выскользнула из комнаты.

С включенным на полную мощность обогревателем в комнате стало, конечно, не как на Багамах, но, по крайней мере, достаточно тепло, чтобы раздеться до нижнего белья, прежде чем залезть в мягкую удобную постель с белоснежными простынями.

Голова Айво едва успела коснуться подушки, как он услышал сквозь звуки бушевавшей за окном грозы отдаленный, но безошибочно узнаваемый звук детского плача.

Десять минут спустя ребенок все еще плакал. Неужели здоровые дети так много плачут?

Айво умел отключаться от фоновых шумов. Он мог спать в каких угодно условиях – по крайней мере, он так думал. Но на этот плач в нем отзывалась буквально каждая его клеточка.

За следующие полчаса плач дважды прекращался и тут же начинался снова, едва он успевал расслабиться, успокоенный ложным затишьем.

Когда это случилось в третий раз, Айво откинул одеяло и встал.

В коридоре было на несколько градусов холоднее, чем в комнате. И все же это было лучше, чем лежать в постели и ждать, когда снова раздастся плач.

Внезапно плач прекратился. Понимая, что это затишье может оказаться ложным, он не повернул назад, чтобы снова залезть в постель и проспать до утра, сколько там еще до него осталось. Ноги словно сами несли его к полоске света, падающей в коридор из приоткрытой двери.

В той комнате плакал ребенок его брата, его племянник. Единственное наследие Бруно, которое у него осталось.

Айво коснулся рукой двери, и та бесшумно открылась на хорошо смазанных петлях. Комната была маленькой. Поднимающийся от обогревателей теплый воздух заставлял вращаться висящее на потолке колесо, оживляя клоунов, тюленей и кошек. Приглушенный свет ночника проецировал на потолок луну и звезды, добавляя комнате эффект сюрреалистичности.

Но Айво совершенно не заметил деталей обстановки. Его внимание сосредоточилось на том месте, где была Флора Хендерсон. Она стояла спиной к двери и поэтому не заметила, как он вошел. На руках у нее был ребенок, который, похоже, только что заснул. Темная макушка его головы и ноги в синих ползунках… все, что Айво смог различить.

Он смотрел, как Флора босиком прошла через комнату туда, где стояла кроватка рядом с занавешенным окном. На ней была голубая ночная сорочка на тонких бретельках. Он видел ее обнаженные лопатки, тонкую талию и плавный изгиб бедер.

Позже он еще раз попытался оценить этот момент в свете долгого неприятного дня, но тогда он не мог дать никакого разумного объяснения обжигающему жару гормонального всплеска, полностью парализовавшего его разум.

Флора обернулась. Их взгляды встретились, и он почувствовал, как остатки самоконтроля выскользнули из его рук, словно мокрая веревка. Он увидел следы слез на ее лице.

– Давайте я вам помогу. – Айво не знал, откуда взялись эти слова.

Флора приподняла подбородок и открыла было рот, чтобы с ледяным холодом выдать банальную фразу наподобие «Я и сама могу о себе позаботиться», когда на ее плече шевельнулся малыш и сонно вздохнул.

Ее реакция была автоматической, она переложила мальчика так, чтобы его голова оказалась на сгибе ее правой руки, и несколько раз сжала пальцы онемевшей левой руки, все еще покалывающие от напряжения.

О боже, что она делает и какое место занимает гордость в этой ситуации? Флоре нужна была рука помощи, даже если это рука с длинными загорелыми пальцами, вызывавшая в ней чувство странной тревоги.