Прикрыла на мгновение глаза. Все затихли. Алекс посмотрел на Спарроу. Ученый сидел абсолютно неподвижно, взгляд его упирался в скатерть. Люси неосознанным движением нежно положила свою здоровую ладонь на его руку. Он вздрогнул. Алекс готов был поклясться, что в эту минуту Спарроу одолевали угрызения совести, но одновременно он многое дал бы, чтобы жена не афишировала свою нежность так явно. «Боже, как все глупо…» — подумал Алекс и перевел взгляд на Сару, которая начала говорить:
Алекс смотрел на нее и не верил своим глазам. Это говорила не Сара Драммонд, а кто-то совершенно иной: зрелая женщина, еще тяжело дышавшая после ударов и возбужденная совершенным. Гордая, слегка презрительная, немного не уверенная в том, что принесет следующая минута. Но королева, повелительница многих подданных, стремившаяся говорить спокойно, чтобы принудить их к послушанию и не дать зародиться мысли о бунте и наказании. В ее лице ничего не изменилось, никакого грима, тон голоса и глаза оставались теми же. Но вся фигура была другой. Это была именно Клитемнестра!
Воцарилось молчание.
— О Боже! — тихо сказал Гастингс.
— Правда, жуткая женщина? — сказала Сара и рассмеялась. — Айон, налей мне немного вина, а то у меня пересохло в горле. Нельзя читать после острых приправ.
Ощущение тревоги улетучилось, и Алекс был благодарен Саре, что она не позволила продолжаться тягостному молчанию. Так могла поступить лишь действительно великая актриса. Не ожидая, пока кто-нибудь скажет что-то о том, что случилось минуту назад, она спросила:
— Как твоя рука, Люси? Я вспомнила, что счет пять — пять и ровно. Ведь ты выиграла последний мяч.
— Подожди… — Люси поднесла здоровую ладонь ко лбу. — Я внезапно почувствовала себя глупым ребенком, — сказала она. — Я всегда знала, что ты — великая актриса, но чтобы во время ужина, по желанию, в течение доли секунды… Нет, мы все со своими способностями просто дети против тебя. Ты гениальна! Впервые говорю это кому-то. Только сейчас я поняла, что такое настоящий гений. Смотрю на тебя и не знаю: то, что я вижу, настоящее или нет, ведь ты можешь измениться и стать кем захочешь и когда захочешь! — Помолчала. — Извини! — сказала тихо. — Я редко волнуюсь, но…
В эту минуту в дверях появилась Кэйт.
— Телефон из Лондона к мистеру Дэвису, — сообщила негромко, приближаясь к нему.
Филип Дэвис сначала ее не слышал. Сидел неподвижно, не отводя глаз от Люси Спарроу. Потом, видимо, слова горничной проникли в его сознание, потому что он сорвался с места, пробормотав извинения, и вышел.
— Я очень рада, что наши фокусы понравились уважаемым гостям! Очень большое спасибо и низко кланяемся! — прошепелявила Сара голосом старой нищенки с таким сильным лондонским акцентом, что все рассмеялись. — О чем мы говорили? Ах да, о твоей руке, Люси.
— Мне уже немного лучше, но еще болит. Но я верю, что завтра уже смогу ею двигать. Помассируешь мне ее на ночь, дорогой? — обратилась она к мужу.
— Разумеется. — Спарроу наклонил голову и продолжал всматриваться в узор на скатерти.
«Какие образы! — думал Алекс. — Какие идеальные образы для моей книги: она, декламирующая по желанию мужа в присутствии любовника монолог женщины, убившей мужа, чтобы жить со своим любовником! А вторая, бедняжка, хвалит ее и восхищается, находясь в совершенном неведении! Что за дьявольская штука — жизнь!»