Я твой день в октябре

– Ну, надо было бы ограбить, они бы и без меня обошлись,– Лёха засмеялся.– Но раз уж со мной, то обойдемся без гоп-стопа. А я сам не вор, не блатной и не жиган. Я у них что-то вроде ходячего справочника. Они меня используют как арифмометр «феликс». Он же всегда считает правильно. Да, дядя Изя?

– Вы вот это здесь рассказываете на полном серьезе? Ничем не рискуя? Нет, вы мне просто начинаете нравиться! – Изя Лахтович налил себе из графина стакан воды и закинул её в горло.– Повторяю. Я вполне готов послушать за вашу просьбу.

На свою пламенную речь Лёха потратил минут двадцать и за этот минимальный срок до ювелира дошло, что предложение интересное. Это раз. И потом – оно патриотичное. Поскольку Зарайск больше никто обворовывать не будет. А значит, милицейские оперативники перестанут шастать в его мастерскую и часами рыться в золоте и камнях, чтобы найти вещдоки и прилепить ему, Лахтовичу, статью за скупку краденного.Так было всегда. И дядя Изя продолжал гранить алмазы и лить серьги с перстнями только потому, что милиционеры всегда нуждались в деньгах больше, чем в яркой отчетности по раскрываемости преступлений.

– Ну, ладно, – ювелир подошел к дивану. – Вы будете доставлять материал с Урала? Тогда знакомимся. Меня зовут мастер Лахтович Израиль Аронович.

– Миша, – подал руку Мотыль.

– Владимир, – назвался Ржавый.

– Николай. Старший по бригаде, – пожал мягкую кисть ювелира пахан Змей.

– Вот ты приходи ко мне завтра в час дня, – не освобождая ладонь попросил ювелир.– Обмозгуем за детали. В целом я вас уважаю, хотя уже-таки забыл за что. Видимо, за вполне доступный гешефт для обеих потерпевших сторон.

Но мне понимается, что вы слово дали и махерить меня не будете. Но вот кроме вашего изящного шабаша, я дико извиняюсь – бандюганского, который таскал мне на скупку золото и серебро в саквояже вашего юноши Брикета последние три года, тут, в городке, цветут и пахнут ещё два таких же прославленных воровских притона. Они-то будут и дальше «бомбить» невинных граждан имеющих достоинство носить на себе золото и изумрудные бусы. А мне-то надо, чтобы мусора забыли, где мой дом и занялись другим преступным хабалом. Убийцами и подлыми расхитителями социалистической собственности, которые шмонают страну тоннами и эшелонами. Не то что вы, скромные ширмачи. В Одессе вы были бы еле-еле поц!

– А Вы давно уехали из Одессы? – спросил Лёха.

– Таки уехали меня с размаху, – ювелир посерьёзнел. – Я там прямо весной сорок первого, до начала войны, печёнкой нехорошее почуял и небольшой шухер сделал. Шоб меня не накоцали фашисты я повез два чемодана золота и камней к лиманам, подальше от народа. Хотел закопать под пласт травы, а после войны достать. Жалко бирюльки было. Ну, меня по дороге один шлимазл в погонах на мотоцикле и перехватил. Чемоданы реквизировал. А меня, потому как уважала вся Одесса, сажать не стали. Заступился за Изю Лахтовича один народный артист. Я его жену разукрасил-таки в своё время бриллиантами и червонным золотом, да и самому перстенёк такой отлил – все его соседи с зависти аж вспотели. Ну, мусора и выписали мне путёвку ссыльную, чтобы я дул с родных краёв за Урал, в тихое место. Я убрал собственное мнение со своего лица и убежал сюда, в Зарайск. Это я вам не жалуюсь, а сообщаю как соратникам по обоюдному делу. А для Одессы я как бы умер посреди полного здоровья.

– Я два шалмана на себя беру, – сказал невпопад Змей. – Сходку соберу, побазарим на общую пользу. У уральских фармазонов товара хватит на всех нас. Они меня водярой запоить должны до полусмерти. Это им же лафа ломится – ничего не скидывать барыгам в своих городах. И не ходить под богом. Поймают-не поймают. Мы поровну всё добро раскидаем с ними. Пацанов, которые к Вам приходить будут, я приведу, покажу. Наша доля в месяц двадцать пять процентов.

Израиль Аронович хлопнул ладошкой по расшитой золотыми нитками скатерти:– Ой, не надо меня уговаривать, я и так соглашусь! Я не такой заносчивый, как гаишник с престижного перекрёстка. Договорились.

Он аккуратно прикрыл за урками дверь и, напевая какую-то еврейскую песенку, удалился в глубь квартиры.

– Ну, нормально? – спросил Лёха Змея.

– Вот пил бы ты – мы бы тебя неделю армянским накачивали. Пятизвёздным, – Змей от души обнял Лёху – Голова. Молоток. Пять процентов от шелеста

с ювелира – твои.

– Не, – улыбнулся Лёха. – У меня теперь стипендия. Я ж студент, бляха-муха.

Потом найдём как сравняться. Может, мне чего-то от вас надо будет. Не откажете?

– Какой базар, кентяра ты дорогой! Всё будет, что попросишь!

Они попрощались и разбежались. Воры довольные в шалман свой, а Лёха – к ближайшему телефону. Надя, наверное, ждала звонка. А он ждал той минуты, когда вырвется из дела и сможет позвонить.

– Привет! – сказала Надежда. Чувствовалось, что она улыбается. – Приходи сейчас. Мамы нет. К подруге ушла. Папа в выходной работает в обкоме. Кто-то из Алма-Аты приехал. Приходи.

– Надь, у меня сегодня… – Лёха чуть не проболтался. Тихо стукнул себя по лбу. – У меня свободного времени – час только. Всё. Бегу.