Я смотрю на свое отражение в витрине и вдруг, неожиданно для себя самой, выбрасываю вперед кулак, как заправский кикбоксер. И еще раз, и еще, и опять, делая выдох при каждом выпаде. Зубы сжаты, взгляд пылает, я выгляжу полной идиоткой… и мне плевать. С каждым ударом я чувствую себя сильнее.
Вперед, Ниндзя Фикси. Наподдай им!
Глава двадцать вторая
Для этого собрания дядя Нед заказал стол в ресторане на Пикадилли. Я срезаю путь через торговый центр, спасаясь от холода. Здесь тепло, светло и пахнет корицей. Атриум с мраморным полом украшен ароматическими свечами и стойками с сезонными товарами. Из динамиков звучат рождественские песни. Разгуливает снеговик, развлекающий детвору. Все вокруг праздничное, чего не скажешь о моем настроении. Я издергана и обозлена.
Я шагаю вперед, обдумывая, что скажу Джейку, игнорируя призывы попробовать сладости или массажное кресло, как вдруг мой слух улавливает знакомый голос, и я останавливаюсь как вкопанная.
Не может быть!
– Я – художник-гример. У вас интересное лицо, вы знаете?
Я медленно разворачиваюсь на каблуках. Он. Райан Чокер, собственной персоной. Неизменно прекрасный, в черной рубашке и брюках, стоит возле стенда с баночками крема.
Я жду своей обычной реакции. Сейчас перехватит дыхание, сердце рухнет вниз. Но волшебство иссякло. Выветрилось – после стольких-то лет. Передо мной смазливый прощелыга, и только. Он разливается соловьем перед задрипанной теткой в парке, и, кажется, она уже повелась.
– Вы мне напоминаете модель, с которой я проводил фотосессию для журнала, – беспардонно заливает Райан, и я вскипаю. Это с каких пор он гримером на фотосессиях заделался?
– Правда? – Бедняжка расцветает от таких комплиментов.
– У вас дивная кожа, – сообщает Райан. – Но муж вам, наверное, это каждый день говорит.
Ловок! Конечно, муж ни о чем подобном не заикается, и теперь из нее можно веревки вить.
– Кто вам красит брови? – наступает Райан.
– Я сама, – признается женщина.
– Не может быть! – Райан широко раскрывает глаза. – Изумительно! Не позволяйте никому к ним прикасаться. Вам больше тридцати пяти?
– Немного, – вспыхивает женщина.
Еще бы, ей около пятидесяти. Даже я вижу.
– Чуть-чуть, – твердо объявляет Райан. – Скажите, моя дорогая, вы пользуетесь кремом для век?
– Немного. – У женщины бегают глаза. – Иногда.
– Иногда?! – Райан сражен. – Дорогая, за кожей нужно ухаживать! Все равно, чью именно продукцию вы любите, просто пользуйтесь кремом для век, хорошо? Я дам вам бесплатный образец… – В руках у него появляется маленькая баночка крема. – Позвольте, я вам нанесу… Вы не против?
Он мажет женщине лицо кремом и подсовывает ей зеркало.
– Ну как? Видите преображение? И это с одного раза! Никакой операции – и все же это хирургия.
Хирургия? А такое вообще можно говорить?
Я слежу за ними, закипая от ярости. Женщина не изменилась ничуть, но смотрит на свое отражение как завороженная. Не знаю, что использует Райан – угол наклона, освещение или просто силу убеждения – но оно работает.
– Сегодня у нас две баночки по цене одной, – сообщает он. – Знаете, во сколько обходится подтяжка век? Во сколько тысяч? Это десятая часть цены.
Он показывает женщине прайс-лист, и та бледнеет.
Райан мигом понижает голос.
– Знаете что? Я, вообще-то, не имею права, но ради вас сделаю десятипроцентную скидку. У меня будут неприятности, но… Сейчас ведь Рождество!
– Правда? – И бедняжка смотрит на него так доверчиво, что я не выдерживаю.
– Привет! – радостно восклицаю я, устремляясь к ним. Райан подпрыгивает на месте, а я про себя ухмыляюсь.
– Здравствуйте, – растерянно бормочет женщина.
– Извините, что вмешиваюсь, но я бы на вашем месте не торопилась, – любезно говорю я. – Однажды я купила крем для век у незнакомого продавца, и у меня началась крапивница. Уверена, этот милый человек даст вам бесплатные образцы, и вы сможете проверить их дома. Может, с кем-нибудь из подруг посоветуетесь, прежде чем выкладывать такие деньги. – Я сладко улыбаюсь Райану. – Вы согласны, сэр? С вашим-то опытом художника-гримера!
– Я лучше пойду, – бормочет встревоженная женщина. – В любом случае, спасибо! – бросает она Райану через плечо и убегает.
– Художник-гример! – с ненавистью повторяю я. – Ну и гад же ты!
С минуту Райан в задумчивости смотрит на меня, а потом запрокидывает голову назад и хохочет.
– Фикси, ты такая совестливая! Рядом с тобой я как будто лучше становлюсь.
Он улыбается, и в глазах у него все та же бескрайняя синева.
Когда-то от этой улыбки у меня затрепетало бы сердце. Сомнения развеялись бы, я кинулась бы к нему. Но не сегодня.
– А я рядом с тобой становлюсь хуже, – холодно отвечаю я, и Райан снова смеется.
– Я скучал по тебе, – говорит он.
Я смотрю на него, не веря своим ушам. Это он-то по мне скучал? Заорать бы на него от всей души да наподдать как следует, чтобы понял!
Но меня сразу отпускает. Я понимаю: это клинический случай. Райан наплетет кому угодно что угодно, если ему выгодно.
Ему плевать на честность и на правду, а о любви и говорить нечего. С тем же успехом можно орать на камень. Ничего не изменится.