– В день, когда мне исполнилось шестнадцать лет, папа сказал: «Если любишь дочь, позволь ее мечте осуществиться», – и подарил мне деньги, огромную сумму на пластические операции. «Билет в счастливую жизнь для маленькой красотки Кессади» – было написано на конверте, в котором лежал чек.
Горло сжало спазмом, и несколько секунд я сидела молча, чувствуя, как с ресниц срываются слезы…
Чи тоже молчал, просто молчал, крепко обнимая, чтобы я знала – он рядом, он со мной, я не одна. И он не задавал вопросов, не торопил, он просто слушал, и я знала – он выслушает все до конца.
– Это была огромная сумма, – запрокинув голову и пытаясь сдержать слезы, продолжила я, – для моей семьи – просто нереальная. Папа продал магазин. Продал магазин и подписал контракт на год. Год своей жизни…
Говорить становилось все сложнее.
– Он выбрал для меня лучшую клинику… лучшего пластического хирурга, родители были рядом, когда мне сделали первую операцию из запланированных – ринопластику, а потом…
Как объяснить, что было потом?! Как?..
– Они улетели всей семьей…
Я закрыла глаза, вспоминая тот последний раз, когда я видела их. Папу, маму, Клиэ, Эннита, бабушку. В тот день казалось, счастье пронизывало всех солнечными лучами, оно искрилось, переливалось, сияло… Оно было почти ощутимым. Клиэ, усевшаяся на край моей кушетки, радостно болтала про новую школу и что она там будет единственной красоткой, Эннет по Сети нашел себе друзей и гоночный клуб, мама радовалась новым местам и впечатлениям, бабушка – предстоящему путешествию, и папа… папа перестал виновато смотреть на меня и тоже был счастлив. А я отключалась, еще не совсем отойдя от наркоза, открывала глаза, смотрела на них, не могла даже улыбнуться из-за кислородной маски, и глаза закрывались снова… Если бы я знала, если бы я только могла знать, что это был последний раз, когда я их видела, я бы не закрывала глаза ни на секунду, чего бы мне это ни стоило…
– Пассажирский крейсер Онеда-3347 взорвался при посадке, начав гореть еще в атмосфере, – механическим, почти безжизненным голосом произнесла я. – Ошибка пилота… В тот день мне проводили еще одну операцию, я была под наркозом и даже не знала, а дедушка, он остался на Гаэре приглядывать за мной… у дедушки не выдержало сердце. Инфаркт, следом инсульт… Он был один дома, вызвать врачей оказалось некому… Дедушка пережил бабушку лишь на несколько часов, а я…
Я проснулась от боли – мне перестали капать обезболивающее, и боль, не заглушенная ничем, терзала мое тело, как изголодавшийся хищный зверь. Кажется, я звала на помощь, кажется, кричала… вспомнить точно я не смогла. Ни когда все закончилось, ни когда я пересказывала этот момент Исинхаю. Не рассказывала бы, но это было необходимо для дела. Судя по тому, что удалось выяснить, я, никому не нужная, провела несколько дней в изолированной палате. Не в морге, нет, потому что за смерть нужно было отчитываться перед государством, морги любых клиник контролируют, а потому, что меня продали. По документам все было – не придерешься: «Осложнение при операции», «Недостаточно оснащенная реабилитационная часть клиники «Красота рядом», «Перевод пациента в другой госпиталь». Это по документам.
В реальности – меня продали.
Как кусок все еще каким-то чудом живого мяса, как «с паршивой овцы хоть шерсти клок», как существо без сознания, без прав, без права даже на жизнь.
О том, что я осталась одна, что моих родных больше нет, я узнала от двух медбратьев, которые не слишком осторожно толкали мою каталку к выходу, обсуждая по пути, что искать меня вообще некому.
Мне было шестнадцать, я только что узнала, что моих близких больше нет, я некоторое время бредила от подскочившей температуры, и какая-то часть моего сознания цеплялась за надежду, что все услышанное было бредом… Наверное, в тот момент я практически сошла с ума…
Но даже такие, как я, были кому-то нужны.
Клиника продала меня Майкони. У него имелось много имен, много связей, много личностей, он сам себе проводил пластические операции и сам же себя называл доктором Майкони.
Он вколол мне обезболивающее, антибиотики, следом капельницу с витаминным раствором, и я была практически благодарна ему за это. Я просто тогда еще не знала, что это станет последним обезболивающим для меня, а впереди ждет ад.
Майкони был психом. Чудовищем. Социопатом с «комплексом Бога». Всей его жизнью и всей страстью было – проводить опыты. Экспериментировать. Убивать своих скованных жертв и фиксировать на камеру все мучения погибающих. Но даже у настолько ненормального психа имелась вполне себе коммерческая жилка – он зарабатывал продажей секс-рабынь.