Я твой, Родина

— Это я сегодня карандашом последние записывал: «Сокол», наверное. Нет, подождите, «Со-но…» Вот, чорт побери, сам не пойму, — капитан в раздумьи потрогал свой нос. — Звоните скорее командиру первого батальона — майору Никонову.

Соня взяла трубку телефонного аппарата.

— Алло! Центральная… Дайте «Грозу»… «Гроза»? Никонова… Товарищ майор?.. Говорит сержант Потапова по поручению капитана Беленького… Да, да. Она самая. Скажите, как будут позывные вашего взвода разведки?.. Что? «Соня»? Так и записывать?.. Ну, хорошо. Спасибо.

— Что такое? — встревожился капитан, увидав, что девушка чем-то обескуражена, задумалась и не кладет трубку обратно на аппарат. — Какие позывные будут?

— Почему-то «Соня».

— Да, да — «Соня». Я вспомнил. Совершенно правильно.

— Но ведь это не годится, товарищ капитан. — Она положила трубку. — Будут путать.

— Что путать?

— С моей рацией, с «Бурей». Меня часто называют просто по имени.

— Да, правильно! Ведь вас Соней зовут. Надо менять эти позывные. Путаница в связи — гиблое дело. — Капитан вытащил пухлую записную книжку и стал листать ее. — Вечно у разведчиков премудрости всякие. Есть же много слов хороших, еще неиспользованных: Ветер, Вихрь, чорт побери! — сколько угодно. Так нет — обязательно надо, как в пехоте: Таня, Маня, Соня… — Он, сморщась, засмеялся и взглянул на Соню. — Лирические натуры? Да?

— А кто командир взвода разведки у Никонова? — тихо спросила Соня.

— Вот я и ищу. Вот-вот. Малков, лейтенант. Он уже командовал, затем исчезал, видимо по ранению. Сегодня опять появился. Вот романтик, — качал головой капитан. — Наверное ему радистка бригадной станции понравилась. Вы его знаете?

Соня писала, низко склонившись над схемой, и ничего не ответила. Она неловко макнула перо в чернильницу и поставила на бумаге большую кляксу.

Вечером в машине у Сони зажужжал телефонный зуммер. Она подумала, что сейчас из штаба дадут распоряжение собираться ехать вперед, и радостно закричала в трубку:

— Сержант Потапова слушает!

— Товарищ гвардии сержант, — раздался в телефоне знакомый голое Николая. — Разрешите доложить: гвардии лейтенант Малков найден. Он уже вернулся в батальон, но не вылезает из своей конуры… Оправдывается, что мотор у вновь полученной машины не в порядке. Зря поклеп на наш Урал возводит. Правда?

Соня порывалась несколько раз что-то сказать, но сразу не могла найти подходящих слов. Она обрадовалась, что звонит Николай, что с Малковым все благополучно. Ей захотелось увидеть Юрия. Сразу повеяли дорогие, далекие воспоминания: родной город, школа, пионерский отряд, комсомол.

— Алло! Буря! Вы слушаете? — кричал Николай по телефону.

— Да, да, — проговорила Соня.

— Так разрешите ему сейчас придти к вам?

— Конечно. Пожалуйста. Конечно…

— Сейчас мы урок немецкого языка закончим, и он явится.

Соня спешно принялась наводить порядок. Она постелила на стол чистую газету. Сложила в ровную стопку все книжки. Потерла носовым платком аккумуляторную лампочку, ярко светившую под низким потолком. Места в кузове грузовика было так мало, что прибирать после этого стало нечего. Она еще раз поправила одеяло на постели, взбила белоснежную подушку и перевесила с гвоздя на гвоздь свою шинель.

Затем она глянула в зеркальце, пожалела, что нет пудры: нос слишком блестел, и решила надушиться. Вынула из вещевого мешка флакон, раскрыла и второпях уронила, пролив почти весь остаток «Красной Москвы».

Глава 7

Вечером Николай подолгу просиживал в землянке за столом, сколоченным из досок от консервного ящика. Он зубрил немецкие слова и фразы, читал, писал письма, вызывал к себе бойцов и вел с ними разговоры, как он в шутку выражался, о «высоких материях». Горела лампа-коптилка, сделанная из гильзы снаряда. Огонь печурки — тоже из крупнокалиберной гильзы — бросал на стены, сложенные из тонких стволов березы, желтые и розовые блики. Тихо посапывал в углу ординарец, закончив беготню по бесчисленным поручениям командира.

В дверь постучали.

— Разрешите?

— Да, да, — Николай поднял голову, отрываясь от начатого письма.

Вошел автоматчик и отрапортовал, волнуясь:

— Товарищ гвардии лейтенант! Младший сержант Чащин… По вашему приказанию.

— Садись.

Тот снял шапку и, скрадывая дыхание, присел на краешек чурбака, заменяющего стул. Он чувствовал, что вызван не к добру, и держался неловко, хотя не сознавал за собой никакой вины.

— Знаешь, зачем я тебя вызвал? — строго начал Николай, потирая пальцами лоб.

Тот испуганно поднял глаза.

— Нет, не знаю, товарищ гвардии лейтенант.

— Я с твоей мамашей переписываюсь.

Боец сразу сообразил, о чем будет речь. Улыбнулся, облегченно вздохнул, но встретился с серьезным взглядом командира и снова потупился.

Николай продолжал:

— Она тебе часто письма пишет?

— Часто.

— Когда последнее получил?

— Позавчера.

Чащин вздрогнул, потому что командир встал и резко повысил голос:

— Так почему же ты, лодырь этакий, не отвечаешь ей?

Чащин поднялся. Сгорбясь и повесив голову, он глядел в землю. Оправдываться было бесполезно.

— Я вас спрашиваю, товарищ гвардии младший сержант, — гремел Николай.

Боец молчал.