Я твой, Родина

Секунда: с танков спрыгнули десантники. Вторая: противник остолбенел, и десант пробежал дюжину шагов. Третья: немцы попытались снова открыть огонь, но двадцать пять русских автоматов дали по длинной очереди и заставили их залечь. Подали зычный голос моторы. Давя хилые сосенки, два танка врезались в лесок вслед за автоматчиками. Через головы десантников по вражеской цепи хлестнули башенные пулеметы.

— Грана-аты! — скомандовал Николай, вынимая «лимонку».

Его зажгла вспышка неожиданного боя. — «Только не задерживаться, — горела в голове одна мысль. — Только не дать им опомниться! Добежать до рукопашной, они все равно не выдержат. Они должны повернуть!»

— За Родину-у-у! — кричал Николай, что было силы, кидая гранату.

— Ур-ра-а! — подхватывали остальные.

Взрывы оглушили немцев. До них оставалось пятнадцать шагов. В руках десантников сверкнули ножи.

И противник не выдержал. Бросая оружие и каски, немцы вскочили и повернули назад. Николай догонял, стрелял, перезаряжал автомат. Танки отстали, застряв между деревьями, но Николай ни разу не оглянулся. Он слышал, знал, что все его автоматчики были с ним в цепи, а самых быстроногих видел впереди.

За лесом начиналось поле. Когда добежали до опушки, стрелять больше было не в кого.

— Уже все? — разочарованно спросил Миша Бадяев, порывисто дыша. Он неотлучно следовал за своим командиром.

— Все! — Николай перебросил автомат за плечо. — Наших никого не задело?

— Не-ет, — весело замотал головой Миша и добавил восхищенно:

— Голос у вас какой! Всех так и потащило…

Николай утер рукавом разгоряченное счастливое лицо и заморгал: в глаза стекал пот, как после тяжелой смены у мартеновской печи…

— Это, брат, не голос. Голос тут не при чем.

— Команда такая. — Глаза у Миши зажмурились, будто он смотрел на ослепительное пламя. — За Родину! — повторил он.

— А как же? — протянул Николай. И распорядился: — По машинам! Айда, Миша, к танкам, пусть заворачивают.

У всех на виду Николай направился обратно, неторопливой походкой, перешагивая через трупы. Как всегда, правую руку он держал на ремне автомата, левую — на поясе, чуть сутулясь, голову наклонив вперед. Он смотрел перед собой исподлобья, задорно щуря правый глаз.

Перед ним приподнялся с земли недобитый фашистский офицер. Гитлеровец уперся плечом в дерево и нацелился из револьвера. Николай увидал его уже за несколько шагов. Он выхватил из кобуры пистолет. Автоматчики кинулись к ним, взводя затворы, но не успели. Грянуло одновременно два выстрела. Немец обмяк, навалясь на сосну. А Николай упал.

«Ранен. На этот раз, кажется, тяжело. Придется — в госпиталь. Нет! Сейчас нельзя!» Николай пытался привстать на руках, вытянулся в рост. Но по правой ноге, словно пробежал электрический ток. Из тела будто вынули разом все мускулы. Голова закружилась, отяжелела. Сосны поплыли вбок и стали валиться, как убегающие враги. Николай опрокинулся на спину. Его подхватили, понесли.

Ранен гвардии лейтенант Николай Погудин. И опять — в ногу! Будто вражеская пуля знала, проклятая, что для него самое главное в жизни — идти вперед.

Подъехали еще танки: передовой отряд догнал разведку. Комбат Никонов с угасшей трубкой во рту вылез из машины и побежал вдоль колонны.

— Чего вас заморозило? — тревожно спрашивал он.

Увидав, как перевязывают Николая, майор неловким жестом выдернул трубку изо рта, она разделилась надвое, и мундштук остался в зубах. Он махал чубуком перед собой, не зная куда его сунуть. Но потом быстро справился со своим замешательством и закричал:

— По машинам! Взводом десанта командовать будет Перепелица! Сажай ребят. — И пригрозил строго: — Чтоб отомстить мне за лейтенанта как следует!

— Есть.

Около Николая на земле сидел, поправляя ему бинты, Миша Бадяев. Он стискивал зубы, едва-едва сдерживаясь, чтобы не расплакаться и поминутно повторял:

— Возвращайтесь быстрее, товарищ гвардии лейтенант, возвращайтесь быстрее…

— Я скоро! — Бледные губы Николая раздвинулись в улыбке.

— Дай руку, Миша. Пусть ребята не забывают меня.

Бадяев схватил ставшую мягкой и холодной руку Николая.

— Что вы! Товарищ лейтенант! Конечно! Возвращайтесь скорее.

Прибежал Юрий.

— Коля! Ранило?

Николай тяжело и часто дышал.

— Видишь… Назад придется ехать.

— Ну… — Слова застряли у Юрия в горле, он беспомощно махнул рукой и сказал не то, что хотел. — Ты пиши. Слышишь, Коля, пиши. Обязательно пиши! Чтобы нам после войны не потерять друг друга. Хорошо?

Он стоял, вытянувшись, и не зная, что делать, растерянный, такой же бледный, как раненый Николай. Тот протянул ему руки.

— Ну, давай… попрощаемся.

Юрий помедлил, неловко наклонился и обнял товарища, ткнувшись носом ему в плечо. Николай погладил его, как девушку, по спине.

— Эх, Юрка! Какой же ты все-таки, дружище… На-ко вот. Я написал тебе рекомендацию. — Он вынул из кармана гимнастерки аккуратно сложенную и уже изрядно потрепанную бумагу.

Юрий благодарил одними глазами. У него перехватило дыхание.

Подошел майор. Юрий почувствовал его взгляд, поднялся и, четко откозыряв, направился к своему танку. Он зашагал сначала медленно, а потом почти побежал и одним махом залез в башню.