Я – твой сон

– Прости, – поспешно сказал Егор. – У меня в тот вечер сорвало башню. Я не понимал, что делаю. Но я уже девять лет прошу у тебя прощения. И сейчас прошу.

Анна поджала губы.

– Из-за тебя я потеряла бабушку, – с горечью проговорила она.

– Послушай, Аня…

– Чего ты хочешь? Скажи мне, чего ты хочешь?

– Я хочу, чтобы мы стали друзьями. Все эти годы я… – Он словно бы собирался с духом. – Я любил тебя одну.

– Правда? – Анна усмехнулась. – Не уверена. По-моему, ты был два раза женат. Или я ошибаюсь?

– Я женился, чтобы забыть тебя. Но у меня ничего не получилось.

– Эта сказка без конца – начинай сначала.

– Что мне сделать, чтобы ты поверила?

Аня в ярости взглянула на Соболева и сжала кулаки.

– Оставь меня! Навсегда!

– Ты правда этого хочешь? – негромко спросил он.

– Да.

– Хорошо.

Егор ступил на мостик, ведущий через овраг. Дно оврага было усыпано острыми сухими ветками, которые свезли сюда еще лет пять назад. Затем, ни слова больше не говоря, по-звериному ловко, одним прыжком, он вскочил на перила моста. Они затрещали под его весом, заходили ходуном, и Егору пришлось взмахнуть руками, чтобы удержать равновесие.

– Круто! – восхищенно выдохнул Алешка.

Анна шагнула на мостик.

– Егор, слезай! Немедленно слезай!

– Только если ты простишь меня, – сказал он с легкой улыбкой.

Перила снова зашатались и затрещали, и Егор едва не полетел в овраг, но снова сумел удержать равновесие.

– Я прощаю! – испуганно крикнула Анна. – Прощаю!

Егор так же ловко спрыгнул с перил. Анна шагнула к нему.

– Идиот! – с досадой сказала она. – Тупица! По-твоему, это шутки?

Она ударила его в грудь кулачками. Егор поймал ее руки и, нежно держа их за запястья, поднес к губам. Но Аня резко вырвалась.

– Ты шантажировал меня, – сказала она.

– Да, – Егор улыбнулся. – Но ведь это сработало.

Анна отвела от него взгляд.

– Алеша! Идем!

Мальчик подошел к ней, она взяла его за руку и повела по мостку прочь. Алешка обернулся и посмотрел на Соболева со смесью неприязни и восхищения.

Егор улыбнулся и помахал ему рукой.

20

Ким почти весь день провалялся со страшной головной болью. Такое с ним изредка случалось после одной довольно серьезной травмы, полученной во время армейской службы. Не помогли ни цитрамон, ни ибупрофен, которые мать разыскала в домашней аптечке. Холодный компресс тоже оказался бессилен. Боль утихла лишь к вечеру, когда поселок стали затягивать туманные сумерки.

Почувствовав, что боль уходит, оставляя после себя неприятную тяжесть в левой части лба, Виктор поднялся с кровати. Мать он звать не стал. Оделся, причесался. Осмотрел в зеркале свое припухшее от долгого лежания и бледное от болевых спазмов лицо. Решил, что выглядит нормально. После чего вышел на кухню.

Мать сидела за столом с незнакомым мужчиной. Ким видел только его сутуловатую спину, обтянутую серым драпом пиджака, и темные, редкие на затылке волосы.

– Витя! – мать быстро поднялась из-за стола и двинулась навстречу Киму. Движения у нее были порывистые, торопливые. – Я думала, ты еще лежишь!

– Боль прошла. Все в порядке. Мама, у вас, я вижу, гость?

– Да, зашел один старый знакомый. Слушай, я только сейчас хватилась – холодильник-то у нас пустой. Недоглядела я.

– Мама, вы…

– Сходи-ка ты в кафе, сынок. Пообедай там.

Виктор удивленно улыбнулся.

– Нет проблем, – сказал он. – Так я пойду?

– Иди.

– Всего доброго! – громко сказал Виктор, обратившись через плечо матери к мужчине, сидящему за столом. Тот не отозвался. Выходя за дверь, Ким успел краем глаза увидеть, как гость, сидящий за столом, слегка повернул голову, и отметил мертвенную бледность его лица.

На улице было прохладно и туманно. Шагая к кафе «Радуга», Ким задумался о матери. До вчерашнего дня они не виделись десять лет, и за все эти годы мать ни разу к нему не приехала, хоть их разделяли всего полторы сотни километров. Даже по телефону они разговаривали не чаще чем раз в два или даже три месяца. И ни разу мать не звала его домой.

Удивляться не стоило. Единственным человеком, которого мать когда-либо по-настоящему любила, был его отец. Когда-то она даже сбежала из родительского дома ради того, чтобы быть с ним вместе. А Виктор был всего лишь побочным и не слишком любимым продуктом их любви.

Однажды, когда Виктору было шесть лет, отец взял его с собой на рыбалку. Они сели в лодку, отчалили от берега, выплыли к топляку, возле которого водилось много рыбы, размотали удочки… Мимо промчался катер, поднявшаяся волна резко качнула лодку, и маленький Витя Ким, не удержав равновесия, упал за борт. Плавать он в то время не умел и стал быстро тонуть. Отец бросился на помощь. Что было дальше, Виктор помнил плохо. Отец вытолкнул сына из воды в лодку, но сам выбраться не смог – зацепился плащом за ветки топляка.

После гибели отца мать отгородилась от сына невидимой стеной, и стена эта с каждым годом, по мере того как Виктор становился старше, лишь крепла.

– Здрасьте, уважаемый! – У входа в «Радугу» стоял старик Пахомыч. Он церемонно приподнял старенькую поношенную кепку.

– Здравствуй, Пахомыч! – отозвался Ким.