Я у себя одна, или Веретено Василисы

Все это напоминает нам – не в качестве серьезного научного пассажа, а так, по ассоциации – о некоторых занятных моментах. О том, например, что почти до времени Ивана Васильевича Грозного женщины у нас имели больше гражданских свобод, чем в Европе: девушку, например, нельзя было насильно выдать замуж. Или о том, что в Новгородской республике вдова, воспитывающая сына, именовалась «матерой» и обладала практически равными с мужчинами правами. А уж совсем в давние (но не незапамятные) времена почтенные наши предки могли зваться Людмиловичами и Светлановичами, и тогда это не было «отчеством». Как будто картинка векового угнетения верна… но не полна. Не так все просто. И даже описанная Пушкиным шокирующая практика браков между, прямо скажем, малыми детьми – когда по первости жены колошматили мужей, а уж потом, как положено, наоборот, – это тоже не вполне домостроевская практика. Так и тянется двухголосный распев: с одной стороны, «станет бить тебя муж-привередник и свекровь в три погибели гнуть», а с другой – «есть женщины в русских селеньях»… «в горящую избу войдет».

На протяжении последних поколений нашим женщинам случалось и воевать, и кормить семью, и прыгать с парашютом в тайгу – в общем, «а кони все скачут и скачут, а избы горят и горят».

Есть, однако, в этом нескончаемом героическом эпосе одна существенная деталь: не сами они это выбирали, не сами затеяли. Возможно, в двадцатые годы некая эйфория свеженького равноправия еще озаряла улыбки физкультурниц… Однако не всех, не всех… (Меня всегда поражала эта белозубость на довоенных фотографиях. Казалось бы: недоедали, чудом выживали, были лишены столь многого, стоматолога в глаза не видели. Откуда такие зубы? Неужели запаса дореволюционного здоровья хватило так надолго? Это сколько же его надо было иметь, чтобы после всех исторических испытаний улыбаться вот этой белоснежной, ничего ни о чем знать не желающей, совершенной и – на свой лад – загадочной улыбкой!) Эмансипированная «новая женщина» сама не заметила, как зашагала строем туда, куда ее направили – на тот участок трудового фронта, куда ее выгоднее было бросить. Кто шагал с верой, кто без – но шагали. Хорошо еще, если на ходу удавалось получить образование и родить. Впереди, как мы знаем, было отнюдь не «светлое будущее», сколько бы ткацких станков она ни обслужила, – впереди был Большой террор и Великая Отечественная война.

Если выдастся возможность, обязательно посмотрите на плакат военного времени из альбома «Женщины в русском плакате» серии «Золотая коллекция». Стоит она, суровая, на первом плане, в каком-то по брови повязанном платке и брезентовых рукавицах, рядом – ящики под снаряды, на дальнем плане колоннами уходят за край изображения мужчины. Куда – понятно и что навсегда – тоже понятно. Текст, громадными буквами: «Заменим!». И – «строчит пулеметчик за синий платочек, что был на плечах дорогих». Плечи оказались несгибаемыми, женщины – почти всемогущими.

Военная лирика дает удивительные примеры магического мышления. Когда «уходили комсомольцы на гражданскую войну» и девушка ему желает, ни много ни мало, «если смерти, то мгновенной, если раны – небольшой». И когда «ты меня ждешь и у детской кроватки не спишь, и поэтому, знаю, со мной ничего не случится», и «как я выжил, будем знать только мы с тобой» – далее по тексту. Тексту, десятилетиями воспроизводившемуся как заклинание, хотя война давно закончилась: на школьных конкурсах чтецов, на концертах – где угодно. Мужественный Симонов с трубкой озвучил самую что ни на есть первобытную фантазию о женском всемогуществе: «она» может уберечь – или нет! – только одной силой чувства и мысли. Отголоски докатились до шестидесятых: «Я люблю вас нежно и жалеюще, но на вас завидуя смотрю: лучшие мужчины – это женщины, это я вам точно говорю». Или «за то, что ты во всем передовая, что на земле давно матриархат» – рифмуется с «хохотать» и «такая мука – непередаваемо».

И уже в мирные времена случилось так, что идея (или, скорее, переживание) силы и самостоятельности для наших женщин часто выглядит непривлекательной. Не потому ли, что она прочно связана в родовой памяти не с успехом, а с бедой, не со свободой, а с покинутостью, не с возможностями, а с необходимостью выживать. Сила эта сама себя не любит, она не «для», а «от». Шутки-прибаутки «на тему» отчетливо сигналят: надоело! Вот, к примеру, весьма характерный лимерик:

Гражданка одна из России
Влезала, куда не просили:
Из хаты с огнем,
Из стойла с конем
Пинками ее выносили.

Не лезь, то есть, пока не позовут (не призовут?) – спасу нет от твоего непрошеного героизма по привычке! Извините, дяденька, мы не нарочно…