Я убийца

– Ага, еще скажи бытовуха! У него никогда не было таких явных косяков. Точнее сказать, вообще косяков не было. Ублюдок не оставляет следов. Действует всегда по-разному и не только в нашем городе. У маньяков есть привычки, почерк, мотив. У этого вообще ничего! Есть только наша с тобой догадка о том, что все его жертвы, о которых мы знаем, либо выродки, либо… выродки! Под его критерий подойдет даже младенец, написавший на рясу священника во время крещения.

– Может, его вообще не существует, и он живет только в твоей голове? Висяки ведь всегда были. Чего их валить на какого-то неуловимого безумца? Может, эту подругу завалил ее муж? Его, кстати, пока не нашли.

– Вариант с мужем тоже нужно проработать. Чем черт не шутит? А вдруг ее муж и есть этот убийца, а? Мы чего-то не видим или не понимаем. Если это и впрямь Санитар, то он явно что-то задумал либо расслабился. Сань?

– Да.

– Подними по ней все. Я хочу знать даже самые пошлые и извращенные ее фантазии, если они у нее были. И всю информацию ко мне на стол. Разыщите близких и родных, в первую очередь супруга. Узнай, где работала, какие отношения были с коллегами, с друзьями, что о ней думали окружающие. Узнай даже то, что она сама думала о себе. Хоть труп ее в морге допроси, но выясни все! Саша, не подведи меня, а то пришлют сверху какого-нибудь плохого дядьку нам с тобой в помощь. Ты меня понял?

– Постараемся.

– И уведите отсюда этих журналистов! Вон опять один стоит, что-то пишет! Пошел вон отсюда! – проорал со второго этажа следователь.

Сашок склонился вниз, глядя, как человек с блокнотом не спеша поправил воротник и, немного сгорбившись, отошел в сторону.

Глава II

Цивилизация концентрируется в больших городах;

самоубийство тоже.

Э. Дюркгейм

Дневной свет проникает в комнату сквозь открытое настежь окно, режет лучом помещение. В этом свете даже лениво поднимающиеся вверх пылинки кажутся россыпью бриллиантов. Я сижу на кресле и читаю книгу. Мне двадцать три года, но кажется, что я уже познал весь мир и понял смысл жизни. Я молод и глуп. Теперь эти воспоминания заставляют меня улыбаться. И это редкость.

Слышу, как у соседей внизу работает телевизор: панельные дома известны своей отвратительной шумоизоляцией. Слышу, как на улице трелью заливается птица, звенит детский смех, звучат разговоры, тарахтит мотором проезжающая мимо машина. Щелкает замок, дверь открывается, в комнату с радостным криком влетает сын. Ему три года. Всего три, так мало! Хотя он уже очень смышленый. Все же дети теперь не то, что мы, соображают гораздо быстрее, да и думают своими головками куда лучше нас с вами. Жена пытается придержать сорванца, но бесполезно: несется ко мне. Его светлая шевелюра блестит на солнце, кудри задорно вздрагивают при каждом шаге. Лицо его светится радостью. Я откладываю книгу в сторону, смотрю, как его мать опирается о стену. Ей тяжело: все-таки ждем второго, но она улыбается, а я пытаюсь разгадать, что за сюрприз готовит мне мой первенец.

– Смотри, пап! – кричит он во весь свой звонкий голос и протягивает руку.

В ручонке что-то зажато. Он сжимает пальчики так сильно, что от соприкосновения с маленькими ноготками белеет ладошка. Интересно, что там? Он всегда что-то приносит с улицы, пытается удивить меня.

– Смотри, пап!

Пухлый кулачок медленно разжимается. На ладошке лежит черный гладкий камешек, похожий по форме на капельку, а может, на слезинку. Он загадочно блестит на вспотевшей ручонке.

– Паук, пап! – радостно кричит мальчишка.

– Почему паук? – улыбаюсь я и смотрю на жену.

Та лишь молча пожимает плечами, глядя на нас глазами, полными тепла и счастья. Сын срывается с места и убегает. Пока он с воплями гоняется по квартире, Кристина подходит ко мне и садится на колени, гладит рукой по голове. Я прижимаюсь к уже округлившемуся животику.

– И все-таки почему паук? – спрашиваю я тихим голосом, прислушиваясь к тому, что происходит у нее внутри.

Она улыбается, опять пожимает плечами, целует меня в макушку, еле касаясь губами. Сколько бы я отдал за это теперь! Только когда те моменты нашей жизни, которые мы считаем мелочами, исчезают из нее, мы начинаем осознавать, насколько они были важны для нас. Когда они есть, они обычно нас раздражают.

Сегодня 11 апреля 2015 года. Остался один день до Пасхи. Сейчас шесть часов утра. Я просыпаюсь от холода в небольшом одноэтажном доме в частном секторе рядом с городом. Глухой забор окружает его сзади и по бокам, спереди стоит просматриваемый насквозь металлоштакетник, встроенный в желтоватый облицовочный кирпич. Узкая дорожка из тротуарной плитки, обсыпанная по краям крашенной в голубоватый цвет мраморной крошкой, ведет к железной двери дома, напоминая весенний ручеек. Вдоль нее по обеим сторонам растут туи. Газон вокруг дома уже начинает набирать цвет. Солнце припекает так, что от плитки немного парит, хотя еще два дня назад все было завалено снегом.