Я убийца

Двадцать минут шестого. Еще десять минут. Он пунктуален, тут не придерешься. Прежде чем что-то совершить, нужно все спланировать. Ты должен просчитать все до мельчайших деталей, и у тебя должен быть как минимум еще один запасной план на случай форс-мажора. За Цукерманом я пристально следил почти два года. Впрочем, я начал следить за ними за всеми, как только мало-мальски пришел в себя. Я даже знаю, чем он болен, когда обостряется его подагра и как зовут его врача, знаю его семью, знаю его расписание в мельчайших подробностях и все особенности его образа жизни. Сейчас, в пятницу, в конце рабочего дня он поедет за город к своим друзьям, чтобы поиграть в покер. Но сначала он заберет дочку из детского садика. Да, он любящий отец, у него красивая жена и он старается для своей семьи. Когда-то у меня было то же самое.

«Уважаемые» люди собираются в одном из коттеджей, принадлежащих чете Фроловых. Там же будет и областной прокурор, который предъявлял мне обвинение, и городской судья, вынесший мне приговор, и пара депутатов, которые в девяностых были бандитами. Ну и сброд помельче, вроде тех двух следователей, которые приходили допрашивать меня, когда я еще лежал в больничной палате. И на что я тогда надеялся, если все здесь завязано на таких вот деловых отношениях. А я еще мечтал о каких-то извинениях и справедливом суде. Глупец.

Уже почти стемнело. Я терпеливо жду за деревом, глядя на извилистую лесную дорогу. Асфальт тянется только в одном направлении – к дому местных королей. Странно, адвокат опаздывает на пятнадцать минут, такого раньше не было. Небольшое волнение закрадывается внутрь: не хочется переносить планы на другой день, так как у меня все готово к их осуществлению и мое сознание в том числе. Похрустываю пальцами, жду. И вот, наконец, слышится шум машины, через деревья пробивается рваный свет фар. Облегченно вздыхаю. Раздается хлопок, автомобиль идет юзом и останавливается на обочине. Я заранее раскидал шипы на повороте. Все прекрасно. Накидываю капюшон на голову и надеваю перчатки. Начинаю пробираться к моему «приятелю».

– Да что за... – Цукерман злится. Два передних колеса проколоты. Он, присев на корточки, осматривает их и качает головой. – Ну как так-то?! Твою в душу Бога мать! – выдает он набор не свойственного интеллигенту лексикона. От его брани затихает все вокруг. В злости он пинает покрышку ногой и достает сотовый телефон.

Я выхожу из темноты леса на дорогу в нескольких метрах от него. Вижу, как он ковыряется в своем мобильнике. Ускоряю шаг: ему нельзя дать возможность сделать звонок. Достаю из кармана кастет. Наконец он меня замечает и от неожиданности шарахается назад.

– Что за…

Я со всего маха бью ему по ребрам, еще и еще. Кулак в железных доспехах последовательно пересчитывает ему кости. Адвокат взвизгивает и падает, телефон отлетает в сторону. Поднимаю, смотрю, кому он звонил. Слава Богу, не успел совершить вызов. Бросаю мобильник на землю и растаптываю его ногой. Цукерман, кряхтя, поднимается и пытается скрыться в лесу. Кидаюсь за ним, хватаю его и, заломив руку, с разворота бью лицом о ствол дерева. Хрустит переносица, он падает на колени. Прижимаюсь ртом к его уху, чтобы этот ублюдок уж точно не пропустил ни единого моего слова.

– Привет, дружище!

– Я не понимаю, – он мотает головой. Кровавые сопли при каждом выдохе надуваются пузырями. – У меня есть деньги. Много денег, – добавляет он, словно в этой жизни все можно решить рублем.

– Хочу тебя разочаровать: мне не нужны твои бумажки! Мне нужен ты! – бью его по затылку, и он отключается.

Когда Иосиф Давыдович приходит в себя, его руки и ноги стянуты пластиковыми хомутами. В темноте багажника ему трудно удержаться от паники и каждый раз, когда машина тормозит на светофорах, его охватывает страх, кислотой разъедающий душу. Автомобиль замедляет ход, несчастный снова напрягается, вслушиваясь, как шуршат шины по гравию. Щелкает замок, и свет фонаря ослепляет бедолагу. От боли в глазах он жмурится. Свежий и прохладный воздух врывается в душный багажник, и Цукерман жадно вдыхает его.

– Перед смертью не надышишься. Хорошо доехал? – вижу, как он съежился, вижу, как его тело вжалось вглубь. – Страшно тебе? Понимаю. Ты даже представить себе не можешь, как я тебя понимаю.

Он что-то мычит сквозь кляп, но разобрать трудно. Ругается, наверное, а может, просит отпустить. Пес его знает.

– Ладно, не мычи. Побереги силы, они тебе еще пригодятся.

Достаю из ножен охотничий нож, замираю над пленником, предупреждаю о том, чтобы он не дергался, и перерезаю хомут у него на ногах. Адвокат облегченно стонет и вытягивает ноги.

– Давай вылезай.

Цукерман с трудом пытается сесть, все его тело затекло. Подставляю нож к его горлу. Он вытягивает шею вверх, как суслик, который становится на задние лапки, чтобы посмотреть, что там вдалеке.

– Медленно и без глупостей. И не сомневайся ни секунды: моя рука не дрогнет.

В его глазах читаются страх и ненависть. Он отрывисто дышит, вращает глазами, хочет сориентироваться и понять, куда его привезли.

– Смотри-смотри, – усмехаюсь я.