Я убийца

Он еще долго ругается. Потом просто орет. Потом просто плачет, пока они ломают его волю. Они обязательно должны сломать волю. Так всем легче. И им, и нам. Когда нет воли, больше не хочется убежать, больше не думаешь о том, что нужно что-то делать. Не нужно ничего делать. Просто ждать. Ждать, когда вернется Бог. Или заберет к себе.

– Выходить! – кричит один из них, громыхая замком.

И тут уж мы бросаемся к двери. Чем быстрее ты выскочишь, тем меньшее количество раз тебя ударят.

На улице очень ярко. Дует ветер и ярко. И еще чувствуешь себя голым.

– Садись! – меня толкают на какой-то стул у стены.

Я сажусь. Я уже знаю, что будет дальше.

– Читай вслух! – мне суют листок бумаги.

Я даже не смотрю на этот листок. Я уже все знаю наизусть.

– Дорогая мама, забери меня отсюда, мне здесь очень плохо. Сделай все, как они скажут, и тогда меня отпустят. Они сказали, что, если ты не заплатишь им, сколько просят, они меня убьют. Мама, мне тут очень плохо, нас все время бьют и не кормят, если нет денег, продай дом, только собери. Я тут долго не выдержу…

Потом меня бьют, чтобы было еще страшнее. Но меня уже долго бить не надо. После двух ударов я уже почти ничего не чувствую.

Потом очередь Женьки. Пока он читает, пока его бьют, я тихонько сижу у стены и незаметно. Тут не любят, когда оглядываешься. Тут за это могут выколоть глаза. Я видел одного такого. Ему выкололи глаза за то, что он смотрел, как отрезают голову его земляку. Потом его даже не охраняли. Он бродил по двору и собирал упавшие яблоки. Его подвели к краю обрыва и для смеха отпустили. И потом долго смеялись, когда он радостно шагнул в никуда. Тогда мне было жаль его. Теперь, иногда, я ему даже завидую.

Женька уже сидит рядом. Ему разбили нос, но кровь почти не идет.

А вот Эдик читать не хочет. Орет что-то, на него набрасываются и начинают бить.

– Не хочешь?! Жить хочешь, а читать не хочешь?!

Он катается по земле, а его все лупят и лупят ногами, подняв облако пыли. Потом старший кричит что-то и бить перестают. Сажают его на стул, берут руку и…

Мы уже знаем, что будет дальше. Палец завернут в тряпку и отправят домой вместе с кассетой и письмом. А через несколько дней он все равно будет читать. Или ему отстрелят еще один палец.

В награду за то, что хорошо все сделали, мы с Женькой получаем по два черствых черных сухаря из сухпайка и горсть сушеного инжира.

– Бегом в подвал, бараны!

Мы вскакиваем, хватаем полумертвого Эдика и волочем его в подвал. Быстрее, быстрее, пока они еще хохочут.

Ну вот, все. Громыхнула щеколда, и теперь опять можно не бояться. Я забираюсь в свой угол, накрываюсь старыми халатами и достаю из кармана сухарь. Грызть его не получается: могут выпасть зубы. Но если все время сосать, то постепенно он размякнет и превратится в горьковатую кашицу. Я ничего не помню вкуснее.

А потом можно будет наконец спать. Сон – это единственное, что они еще не контролируют. Нет, они уже там есть, но еще не контролируют.

И потом, всегда есть надежда, что, когда ты проснешься, уже вернется Бог…

Глава 4.

– …Зверское убийство произошло вчера вечером прямо в здании Таганского суда. Прямо в зале заседаний сразу после вынесения приговора был убит судья Бирюков Эльдар Васильевич. По показаниям очевидцев удалось создать фоторобот нападавшего, по которому вскоре удалось установить личность преступника. Им оказался…

Но дальше Юрий слушать не стал. Крутанул ручку, и радио, взвизгнув, стало голосом Николая Фоменко сыпать разными пошловатыми шуточками. Передняя машина наконец дернулась и преодолела еще двадцать метров пути.

Юрий сидел за баранкой и с тоской наблюдал за пешеходами, которые неторопливо обгоняют его и исчезают в чреве станции метро. Эх, с каким бы он сейчас удовольствием спустился в это самое метро вместе со всеми. Проехался на бы эскалаторе. Мама любила его называть «лестница-чудесница». «Юраня, поедем на лестнице-чудеснице кататься!» – говорила преувеличенно радостным голосом, и он уже знал, что его опять потянут к зубному врачу замазывать очередную дырку от конфеты. Как же давно это было. А теперь он передвигается в своей жестяной скорлупе за пять тысяч долларов, потому что адвокат не может ездить общественным транспортом, поскольку это сильно подрывает его деловую репутацию. Чушь какая.

Передняя машина дернулась снова и преодолела еще полсотни метров. Еще два таких броска, и можно будет нырнуть в переулок, выскочив из крепких тисков пробки.

В кармане встрепенулся и задрожал сотовый телефон.

– Алло! – Юрий прижал трубку плечом к уху. – Да, Гордеев слушает.

– Товарищ Гордеев, вас из компетентных органов беспокоят, по поводу вашей налоговой декларации.

– А что вас в ней интересует? – Гордеев широко улыбнулся. – Я сплю спокойно. А вот ты, господин Антоненко, со всех своих взяток налоги заплатил?

– Да пошел ты! Никак тебя не подколешь! – незло выругался Боря Антоненко, его бывший однокашник по юрфаку, а ныне следователь Таганской прокуратуры столицы. – Мог бы хоть раз подыграть для приличия.