Я – убийца

С Раей мы познакомились в цехе. Она тоже была лимитчицей, родом из Брянска, но уже получила постоянную прописку в Москве и стояла в очереди на кооперативную квартиру. Приехала сюда сразу после окончания школы. Квартиру мы купили через год после свадьбы. Это было в девяностом году, при Рыжкове, когда цены были еще божескими. Правда, тогда они нам не казались такими. Рая часто говорит, что с ужасом просыпается, увидев во сне, что мы еще не получили квартиры, а цены теперешние. «Ой, чтобы мы делали сейчас? Где брали деньги? Как бы жили? Квартиру не снять, не купить, не дождаться! Так бы и маялись по общежитиям!.. Ой, спасибо тебе, Господи!» – восклицала она. Рая любила нашу квартиру, торопилась домой. На работу и с работы мы вначале ездили вместе. Дома часто тряпочкой протирала подоконники, трубы, батареи. Она их любовно перекрасила еще до переезда, вытирала телевизор, полированную стенку, на которую мы работали больше года. Купив квартиру, Рая стала домашней: разлюбила ходить по кинотеатрам – дома телевизор есть, лежи да смотри, ругалась она на меня, когда я тянул в кино. Не любила гостей, и сама не ходила в гости. Хотела, чтобы и я всегда был дома, при ней. Очень жалела, переживала, что у нас до сих пор нет детей, побывала и в платных и бесплатных поликлиниках, где ей говорили, что у нее все в порядке, и теперь тянула туда меня, провериться. Я подумывал иногда, что будь ребенок, она бы переключилась на него, и мне было бы посвободней… Я был энергичным, непоседливым. Таким родился. Мне нужно было куда-то идти после работы, двигаться, разговаривать. Первый год после женитьбы, когда мы жили по общежитиям (комнату не снимали, копили на квартиру), чтобы побыть вдвоем, мы ходили гулять в парк, часто бывали в кинотеатре, иногда смотрели футбол на стадионе, где я мог наораться досыта. Тогда я был удовлетворен, у нас была цель – квартира, было, что ждать, к чему стремиться. В институт нас не тянуло. Зачем? Работа не пыльная, хлебная. Рабочие держались за нее, не перебегали, работали до пенсии. Гордились, что работают на космос, считали себя сливками рабочего класса. Правда, я не могу сказать, что был полностью удовлетворен работой. Слишком она была спокойной, скучной: уставал я не от нагрузки, а от монотонности.

Когда купили квартиру, нужно было приводить ее в порядок: перекрашивать, переклеивать, циклевать, лакировать, мыть, потом искать, выбирать мебель, вещи, нужные в хозяйстве. Кое-что нами было приобретено заранее, ждало своего часа в наших комнатах в общежитиях. Года полтора обустраивались. Счастливое было время! А потом наступил покой, диван, телевизор. Книжек мы не читали, не тянуло. Но две полки секретера книгами заставили, и Рая раз в неделю протирала их от пыли. Все чаще приходила грусть, думалось, скорее бы ночь да спать, иногда грусть становилась невыносимой, не грусть, а глухая тоска. Я выходил из комнаты, где лежала мягкая теплая Рая, шел на кухню, курил у окна, смотрел, как смеркается, темнеет дом напротив, как вспыхивают в окнах огни. Рая видела мою маету, не понимала, раздражалась. Ее тяготило только то, что нет и нет ребенка. Это ее мучило все сильней и сильней. Чем больше она раздражалась, тем меньше мне хотелось быть дома. Но работу заканчивали мы вместе – куда денешься. Я вспомнил, что в Афганистане я был хорошим бойцом, хорошо стрелял, дрался, и записался в секцию каратэ. Теперь я мог три раза в неделю появляться дома поздно, объясняя занятиями. Но по выходным были дома, смотрели телевизор, особенно криминальные передачи, в которых все чаще и чаще рассказывали о рэкетирах, о наемных убийцах, о коррупции и мафии. Я слушал со злорадством, как новоявленные мафиозные бизнесмены поедали друг друга. Особенно я любил подробности, слушал с каким-то наслаждением, представлял в красках, как бизнесмены поджаривают друг друга утюгами, кипятильниками.

Запах жареного человеческого мяса, запах крови я хорошо помнил с афганских времен, а уж видеть приходилось всякое, насмотрелся, привык. Быстро перестало вздрагивать в душе, когда нужно было убивать, и часто тянуло убивать зверски. Какое-то возбуждение, страсть неимоверная, неудержимая охватывала. После думал, зачем, без особой нужды ведь убил, и отмахивался, оправдывался: если не я его сегодня, то он меня завтра.

 «Вести» и «Итоги» не мог смотреть без какого-то чувства гадливости, особенно эти чувства вызывали ведущие Киселев и Сорокина. Как они самозабвенно лгали! Как егозили перед властью! Я думал: сними штаны президент и подставь им задницу, с какой страстью они наперегонки кинулись бы ее вылизывать на глазах у всего народа! А потом детям и внукам рассказывали бы об этих самых счастливых минутах своей лакейской жизни… Мерзкая власть! Мерзкие людишки!