Я убил Степана Бандеру

Первое слушание длилось около полутора часов. Доктор Ягуш задавал Сташинскому вопросы, уточнял некоторые, казалось, несущественные детали, потом объявил перерыв на 15 минут.

Зал оживился, все потянулись к выходу. В кулуарах как-то самопроизвольно образовались группы «по интересам», активно обсуждавшие «первый акт» процесса.

– Будьте добры, зажигалку, – обратилась к своим коллегам корреспондент парижской газеты «Фигаро» Доминик Оклер.

– Прошу, мадемуазель. – Тут же перед её сигареткой заплясали огоньки сразу трёх зажигалок.

– Мадам, – поправила журналистка, выпустив колечко дыма прямо в лицо репортёру из какой-то местной газеты. – Ваши впечатления, господа?

– Уверен, суд затянется надолго, – непререкаемым тоном заявил рыжеволосый джентльмен, представлявший английское информационное агентство. – Ягуш тонет в мелочах – интересуется порядками в школе Сташинского, отношениями в семье…

– Вы не правы, коллега, – остановил его толстяк из «Бильда», раскуривая трубку. – Дело в том…

Но мадам Оклер перехватила инициативу:

– Этот Сташинский просто позёр! Он ведёт себя как провинциальный актёр на сцене, не заметили?.. Да и вообще, он производит впечатление человека слабохарактерного, бесхребетного. Так, ни рыба ни мясо… – Доминик не выпускала изо рта сигаретку.

«Это наверняка их французские, „Голуаз”, кажется, – думал немецкий журналист, глядя на женщину. – До чего же вонючие… А вот выглядит мадам довольно сексуально…»

– Я бы на месте судьи не позволяла Сташинскому всё время уповать на какие-то смягчающие обстоятельства, – не унималась мадам Оклер. – Ведь он убийца. Это доказано, и он этого не отрицает. А суд не интересует, что он в то же время является изменником, предателем родины? Той самой, которую якобы пытался защищать от подобных этому Бандере. Или я не права?

– Правы, мадам, если вы являетесь представителем Коминтерна, – улыбнулся англичанин.

Возможной перепалки не допустил немецкий журналист, который до того оценивал сексуальные качества француженки:

– Господа, перерыв уже закончился. Пора в зал…

Внутренняя тюрьма. 9 октября

Вечером, после судебного заседания, доктор Зайдель, сидя напротив своего подзащитного, подводил предварительные итоги и вносил коррективы.

– В целом, я считаю, всё идёт нормально, без сюрпризов. Вам следует точно следовать избранной нами линии защиты и педалировать внимание на некоторых ключевых моментах. Вы меня слушаете?

– Да, конечно.

– Первое: вы – жертва режима, превратившего молодого человека, будущего учителя, в орудие убийства. Именно орудие, запомните, слепое орудие, инструмент для осуществления преступных замыслов государственной машины. Далее: вы подчинялись приказу, вы не могли ему не подчиниться. В Нюрнберге в своё время этот аргумент генералам не помог, но немцы всё равно почитают такие понятия, как дисциплина, солдатский долг и прочая чепуха. Вы меня понимаете? Но тут вы можете рассчитывать не на сентиментальное сочувствие, а хотя бы на понимание. Третье: ужасы жизни в СССР, насильственное превращение человека в покорного раба. Вы, помнится, в разговорах с Инге сравнивали КГБ с гестапо…

– Я такого не говорил. Вы меня неправильно поняли. Это Инге как-то сгоряча ляпнула, что эти организации – близнецы – братья.

– Не важно, кто из вас сказал. Главное – развить эту тему. У немцев своё отношение к гестапо. Оно вам на руку. Только придумайте какие-нибудь душещипательные детали – о микрофонах в квартире, о перлюстрации писем, узаконенной системе доносительства и прочее. Договорились?

– Но микрофоны действительно были! – дёрнулся Сташинский. – Что тут придумывать?

– Ну и чудесно. Развивайте эту тему дальше. Добавьте, что вас повсюду сопровождали сотрудники КГБ, следили за вами, в том числе в момент вашего бегства. Но главное: всё время напирайте на то, что искренне раскаиваетесь в совершённых проступках (не употребляйте лишний раз слово «убийство»), что ваше бегство и покаяние продиктовано желанием очистить душу и предостеречь мир не заблуждаться относительно СССР…

Зайдель поднялся с неудобного стула, прошёлся взад-вперёд по комнатке, предназначенной для общения с подсудимым, и остановился перед Сташинским:

– Ещё одна деталь. Прошу вас: отвечая на вопросы, говорите неторопливо, делайте паузы, запинайтесь, подбирайте слова. Это ваша исповедь, ваше покаяние. Не барабаньте, как по писаному. Я краем уха слышал, что газетчики уже окрестили вас студентом-зубрилкой и негодным актёришкой… Но вы не обращайте на это внимания, я распорядился газет вам не давать.

– Герр Зайдель, как вы считаете, каков будет приговор? – Сташинский давно мучился, но всё никак не решался задать этот вопрос.

– Обвинение потребует пожизненного заключения. – Адвокат испытывающе взглянул на подзащитного. – Я буду настаивать на всемерном снисхождении. Президенту Ягушу нужно будет найти золотую середину.

– Что вы имеете в виду?