Я убил Степана Бандеру

Покаявшимся боевикам обещали амнистию. Кое-кто верил обещанию, только напрасно: дорога к Богу шла через ГУЛАГ.

В лагерях осуждённые бандеровцы держались особняком, поддерживая друг друга. Некоторые историки ОУН утверждают, что именно благодаря этой сплочённости удалось сломать царившее в лагерях всевластие криминальных авторитетов, безнаказанно измывавшихся над «политическими». При этом ссылаются на Александра

Солженицына, который не скрывал своих симпатий к «западенцам»: «Для всего этого движения они всюду сделали очень много и сдвинули воз… Молодые, сильные ребята, взятые просто с партизанской тропы, они… рассмотрели, ужаснулись этой спячкой рабства – и потянулись к ножу…»

Впрочем, он видел и другое. Когда в солженицынском лагере случилась забастовка, как раз именно бандеровцы стали штрейкбрехерами, боясь за свою судьбу: «За китайской стеной 2-й лагпункт, украинский, не поддержал нас. И вчера, и сегодня украинцы выходили на работу как ни в чём не бывало… Они нас не поддержали… (Как мы узнали потом, молодые парни, их вожаки, ещё не искушённые в политике, рассудили, что у Украины – судьба своя, от москалей отдельная…)»

Казалось бы, какое дело неистовому русофилу Александру Солженицыну до украинского национализма? Но в своём «Архипелаге ГУЛАГ» он немало страниц отдаёт именно национальному вопросу и вечным распрям между украинцами и россиянами:

«Мы давно не говорим „украинские националисты”, мы говорим только „бандеровцы”, и это слово стало у нас настолько ругательным, что никто и не думает разбираться в сути. (Ещё говорим „бандиты” по тому усвоенному нами правилу, что все в мире, кто убивает за нас, – „партизаны”, а все, кто убивает нас, – „бандиты”…)

А суть та, что хотя когда-то, в Киевский период, мы составляли единый народ, но с тех пор его разорвало, и веками мы шли врозь, и шли врозь наши жизни, привычки, языки. Так называемое „воссоединение” было очень трудной, хотя, может быть, и искренней чьей-то попыткой вернуться к прежнему братству. Но плохо мы потратили три века с тех пор…»

Особую вину в этом писатель возлагает, само собой, на большевиков, которые после революции «15–20 лет потом усиленно и даже с нажимом играли на украинской мове и внушали братьям, что они совершенно независимы и могут от нас отделиться, когда угодно. Но как только они захотели это сделать в конце войны, их объявили „бандеровцами”, стали ловить, пытать, казнить и отправлять в лагеря. (А бандеровцы, как и петлюровцы, – это всё те же украинцы, которые не хотят чужой власти. Узнав, что Гитлер не несёт им обещанной свободы, они и против Гитлера воевали всю войну, но мы об этом молчим, это так же невыгодно нам, как и Варшавское восстание 1944 года.)»

По неофициальной переписи «населения ГУЛАГа», чуть ли не каждый второй его житель «в послевоенные годы был украинцем. Или, по крайней мере, каждый четвёртый. Скажем, среди политзаключённых особого лагеря № 1 (Минерального) Инта-Абезь в 1948–1955 годах национальный состав был таков: зэки-русские составляли 12,5 % списочного состава, 11,1 % – литовцы, 4,7 % – эстонцы, 4,4 % – белорусы, 4,2 % – латыши… Но 28,5 % (!) заключённых являлись бандеровцами». Во всяком случае, таковыми они считались в лагере.

Но всё казалось мало. На заседании политбюро ЦК уже известный нам товарищ Мануильский требовал направить максимум работников МГБ во все колхозы западных областей, а повинившихся участников подполья переселять подальше, в восточные регионы страны. Секретарь ЦК Алексей Кириченко был настроен куда решительнее:

– Следует издать новый приказ МГБ и ещё раз предупредить тех, кто не вышел из подполья. Установить срок. Было бы необходимым провести ряд открытых процессов во всех областях. Побольше приговорить к расстрелу.

Ему вторил глава украинского правительства Демьян Коротченко, отдавая прямую команду судьям: «Проводить открытые процессы, выносить суровые приговоры. Часть бандитов расстреливать!..»