Я угнал машину времени

Директор огляделся. Никакой природы вокруг не было.

— Это мы вырубили, — признался директор. — На пятидесяти гектарах… — директор смутился: — Фактически на семидесяти, но мы гектары убавили, чтоб увеличить количество кругляка.

При чем здесь кругляк и гектары? Кристофер еще раз перечитал написанное. Две любви летят навстречу друг другу через века, и вдруг между ними оказывается директор совхоза, очковтиратель, показушник, не имеющий отношения не только к любви, но и к элементарному уважению, какое он мог бы заслужить, как человек и директор. И до чего же эта жизнь к себе притягивает! Уж так стараешься держаться подальше, уже и вовсе из пространства уйдешь, глядь — какой-то директор высунется со своим кругляком.

Но если Василий Зуев должен встретиться с Леночкой Семиной, так они встретятся. Только где? Вернее — когда?

У Кристофера на этот случай была заготовлена точная дата: год 1616, месяц апрель, число 23-е.

В этот день Дон-Кихот разочаровался в своей Дульцинее, Ромео и Джульетта почувствовали несовершенство своей любви — по сравнению с любовью Василия Зуева и Леночки Семиной. И поняв, что ничего подобного им не создать, два великих писателя — Сервантес и Шекспир — покончили счеты с пространством и с тех пор существуют только во времени. А иначе — почему бы им в один день умирать?

Между Испанией и Англией тысячи километров, но это пустяки, если пространство не принимать во внимание. В Стратфорде у Шекспира, так же как в Мадриде у Сервантеса, ощутилось появление чего-то необыкновенного, еще никогда не описанного в литературе. Чтобы это описать, нужно было сбросить тяжкий груз пространства и начать существовать только во времени. Это и сделали два великих писателя в тот незабываемый день и отправились на корабле памяти в далекие времена — к истокам любви, потрясшей их воображение. Дата потеряла значение, отныне станет памятным каждый день, потому что прошлое и будущее встречаются в настоящем. Это удивительная, незабываемая встреча. Прошлое, идущее из глубины веков, встречается с будущим, пришедшим из неизвестности, и в месте их встречи рождается единственно возможное для жизни время — настоящее, где директор, очень хороший человек, встречается с инспектором, очень хорошим человеком…

Поляков перечеркнул все написанное и стал писать о совхозе «Рассвет».

СОРОК ДВА БАНАНА

Слух о том, что профессор Гамадрил изобрел способ превращения современных обезьян в человека, оказался настолько преувеличенным, что репортеры нескольких европейских газет были уволены без выходного пособия. Им было указано, что как бы фантастически ни развивалась наука, она не должна лишать репортера здравого разума. Можно писать об антиматерии, о преобразовании времени в пространство, о любой теории, не нуждающейся в немедленном подтверждении практикой, — но превращение обезьяны в человека — тут уж позвольте… Где этот человек? Познакомьте меня с ним!

— Мне нужен месяц, — сказал Натти Бумпо, репортер, уже уволенный, но еще не выставленный из кабинета редактора. — Дайте мне месяц, и я вас познакомлю с таким человеком.

Натти Бумпо — это был его псевдоним, взятый в честь героя любимого писателя Купера. Не то, чтобы он любил его больше других, просто Купер был единственный писатель, который запомнился ему с детства — с того времени, когда человек еще имеет время читать.

— Натти, — сказал редактор, — зачем вы говорите о каком-то месяце, когда вы свободны теперь на всю жизнь?

— Ладно, — сказал Натти Бумпо, — пусть я сам превращусь в обезьяну, если через месяц мы не встретимся здесь втроем. — С тем его и выставили из кабинета.

Профессор Гамадрил ел банан где-то в северной части южного полушария, когда перед ним предстал репортер европейской газеты. В руках у репортера был блокнот, на носу очки, на голове шляпа, и все это отвлекало внимание профессора и мешало сосредоточиться на прямо поставленном вопросе:

— Что думает профессор о возможности очеловечивания современных обезьян, разумеется, в связи с достижениями современной биологии и генетики?

— Не хотите ли банан? — спросил профессор, явно желая выиграть время на размышление. Он в последний раз надкусил банан и протянул его Натти Бумпо.

Натти поблагодарил. Он не ел с тех пор, как покинул южную часть северного полушария, чтобы вступить на северную часть южного, и он охотно разделил профессорский обед или даже скорее ужин, потому что день уже клонился к вечеру.

— Так что же вы думаете? — протиснул он сквозь сладкую мякоть банана.

— Это как посмотреть, — рассеянно вымолвил Гамадрил, все еще продолжая отвлекаться очками. — Один говорит одно, другой — другое… Мой сосед Бабуин целыми днями сидит на дереве, так ему, конечно, видней…

Репортер европейской газеты впервые слышал о Бабуине, и он решил, что это тоже, наверное, какой-то профессор. А у них тут наука шагнула, подумал он.

— В последнее время наука очень шагнула, — вслух продолжил он свою мысль. — Взять хотя бы дельфинов — ведь это почти разумные существа…