Я угнал машину времени

Точка зрения на вершины обычно в самом низу, а наверху лучше видно, куда мы проваливаемся. Когда Калашников мысленно поднялся на гору Горуню, зрелище ему открылось захватывающее. Эти провалы, в сущности, склоны, а склоны — самое красивое, что есть у горы.

Так бы Калашникову и написать, но сегодня были другие требования. Нужен был критический подход и одновременно экономически результативный.

Как на горе Машук в Пятигорске. Сам по себе там провал явление отрицательное, но если взимать плату за отрицательное зрелище, может быть достигнут положительный экономический результат. Смотрите, но платите. У нас нет секретов, потому что у нас денег нет.

Но провалы для внешнего созерцания недостаточны, нужны провалы для извлечения внутренних богатств. Превратить вершину в провал, чтоб извлечь из нее внутренние богатства.

Так истолковал Федусь то единственное значение провала, которое он оставил в словаре: провал как место, говоря точнее — месторождение. И не это ли предлагает Михайлюк? Развернуть гору в таком направлении, чтобы извлечь ее внутренние богатства.

Сверху идет по проводам: начинаем разворачивать… Снизу идет по проводам: начинаем разворачивать…

Конечно, Федору Устиновичу хоть все горы развороти: он родился в равнинной местности, хотя всю жизнь шагал от вершины к вершине. А вершины эти — просто перевернутые провалы.

Такая история с географией. И не поймешь, что тут виной: история или география. И за что тут раньше хвататься…

21

Постепенно Калашников наращивал собственную биографию. Биография пока что была коротенькая и нарастала как-то странно: не с детства во взрослую жизнь, а наоборот — из взрослой жизни в юность, детство, куда-то в младенчество и еще бог знает куда.

Начиналась она с того, что они были в лесу вдвоем… Нет, сначала он был один. Он стоял на уступе горы и кричал куда-то вниз: «Машенька!

Крик его повторялся где-то в отдалении, но до нее, очевидно, не долетал, и ему хотелось стать самому этим криком, чтоб долететь туда, где она его не услышала.

Потом наступило то, что предшествовало. Машенька вдруг вернулась со всей этой не очень честной компанией, и Калашников возмущенно сказал: «Как Это — извините?

«Извините!» — сказала Машенька.

Один из компании, самый веселый и самый пьяный, радостно сообщил: «А мы все шашлыки поели!» Второй сказал: «Э, да Мария Ивановна здесь не одна!» И наконец третий сообразил: «Так вот ты где, Машенька!

Все это должно было говориться в обратном порядке, но биография Калашникова нарастала именно так.

Потом вдруг вся компания исчезла, и Калашников с Машенькой остались одни. Тут уже Калашников заговорил, причем с таким жаром, с каким в лесу говорить не рекомендуется. Он говорил, что с тех пор как увидел Машеньку, он только о ней и думает, что он каждый день бегает в управление в надежде ее увидеть, что она его единственная забота, единственная мечта, единственная…

Они сидели на краю обрыва и любовались видом, который открывался внизу, и Машеньку больше занимал этот вид, чем то, что ей говорил Калашников. «Какое везение! — говорил Калашников. — Видеть вас только во сне и в управлении и вдруг встретить в таком замечательном месте».

Он встал. Машенька тоже встала. «Ну конечно, вы видели меня в управлении!» — радостно воскликнул он.

«Где-то я вас видела», — сказала Машенька. И внимательно на него посмотрела.

«Неужели это вы? — тихо сказал Калашников. — Доброе утро».

«Здравствуйте», — сказала Машенька и ушла.

Сказала «здравствуйте» и ушла. Потому что все это было в обратном порядке.

Калашников сразу перестал о ней думать. Слава богу, у него было о чем думать. У него была работа, была семья.

Так начиналась его биография. И не было в ней ничего выдающегося, такого, о чем пишут в книжках, что показывают в кино. Каждое утро Калашников уходил на работу, а вечером возвращался домой. На работу — с работы, на работу — с работы… Взятие Бастилии, восстание на броненосце «Потемкин» — все это было за пределами его биографии. Может быть, потому, что она пока что была коротенькая, и у нее еще было все впереди. В ней еще могли быть отчаянные дела, поскольку биография его нарастала не в старость, а в молодость.

А пока, в ожидании молодости, ему оставалось ходить на работу. Добросовестно ходить на работу.

Калашников хорошо ходил на работу, им были довольны, выносили ему благодарности. А с работы он хорошо приходил домой, и здесь им тоже были довольны.

Все события были в газетах. И какие планы строились в стране, и какие козни строились за границей. Можно было до предела заполнить жизнь, если регулярно читать газеты.

Мыслительный процесс не стал процессом века, уступив место другим процессам — производственным и особенно судебным. На судебных процессах мыслительный процесс выступал в качестве ответчика.