Я украду твой голос

— Пошли, — скомандовал он. — Если соврал, уши оторву.

Каким-то чутьем Лимон угадал самую страшную угрозу для Композитора.

К заводскому забору подошли в сумерках.

— Где? — спросил Лимон, просунув голову в дыру в заборе.

— В правом углу, у стены, под балкой, — указал Марк.

У проходной суетились несколько военных.

— А эти еще здесь, — вздохнул Гошка. — Увидят.

— Если с той стороны заходить, не увидят. Кроме них никого не осталось, — убедительно сказал Марк. — Вы давайте кругом и внутрь. Я здесь на шухере постою. Если кто из охраны сунется, я каркну вороной.

— Ништяк, — похвалил Лимон. Он знал об умении Композитора подражать разным животным. — Гошка, за мной.

Ненавистные приятели ушли. Марк привалился к стене и привычно погрузился в океан звуков. Он четко «видел», как Лимон и Гошка беспрепятственно прокрались в заводской корпус, как увидели два ящика в углу и похвалили Композитора: «Не соврал». Затем Лимон наклонился, чтобы снять крышку. Он даже успел удивиться и понять, что за провода тянутся из ящика, и почему точно такие же ящики стоят в каждом из углов здания. Лимон был сообразительный и не стал тратить время на дурацкий вопрос Гошки: «Ну, что там, тушенка или кильки?». Он оттолкнул напарника и побежал к выходу. Лимон бежал так быстро, как не бегал никогда.

Но это его не спасло.

Командир взвода саперов отдал приказ точно в назначенное время. Марк подслушал его еще утром. Солдат интенсивными движениями раскрутил ручку магнето и рывком повернул рубильник. Электрический заряд мгновенно пронесся по проводам к детонаторам. Здание встало на дыбы и осыпалось грудой щебня и бетона.

Командир отряхнул пыль с фуражки и похвалил подчиненных:

— Хорошая работа. Народное добро мы фашистам, шиш, оставим!

Глава 10

После долгих скитаний по стране повзрослевший Марк Ривун в феврале 1945 года оказался в Москве. Столица ничем не удивила худого долговязого юношу, много повидавшего за смутные военные годы. Все тот же городской набор звуков, порождаемый жизнедеятельностью людей, только гуще наслоенный друг на друга и причудливо перемешанный. Разве что каменные мостовые в большом городе были почище да обувь у москвичей получше, оттого и каблучки с набойками цокали звонче и радостней. И еще под землей гудело метро. Марк подошвами чувствовал, как на глубине вибрируют стальные рельсы под проносящимся составом или дышит пустотой рукотворный тоннель. Спустя две недели пребывания в городе, он мог бы обозначить все подземные коридоры, даже закрытые и секретные, предназначенные для тайной эвакуации вождей из Кремля.

Однажды, проходя по старинной улице, Марк услышал разношерстное пиликанье скрипок, рыхлое звучание духовых инструментов и торопливый звон ударных. Множество музыкантов одновременно пытались слаженно сыграть непростую мелодию. Звуки доносились из помпезного здания с колоннами. Подросток заинтересовался необычной полифонией, его тянуло заглянуть внутрь.

За высокой центральной дверью сопел хмурый усатый охранник, соваться сюда было бесполезно. Марк обошел здание, прислушиваясь к происходящему за стенами, и обнаружил дверцу, за которой петлял узкий коридор с лесенками. Он бесшумно проник внутрь и, привычно используя свои уши в качестве локаторов, незаметно прошел по извилистым коридорам и оказался на задворках большой сцены среди груды разобранных декораций.

Музыкантов от любопытного подростка отгораживал только парчовый занавес. В его складках можно было легко спрятаться и незаметно подглядывать, но Марку этого не требовалось. Он вольготно устроился за фасадом декоративного домика и прекрасно «видел» все, что происходило на большой сцене.

А там, на фанерных стульях в несколько рядов, полукругом сидели музыканты. Каждый держал свой инструмент и периодически по невидимой команде вступал в игру. Одновременно звучали десятки струнных, духовых, медных, ударных и клавишных инструментов. Марк быстро насчитал семьдесят шесть музыкантов. Еще один странный человек возвышался перед ними, нервно переворачивал листы раскрытого альбома, давал команды и размахивал рукой. Сначала Марк не мог понять, что держит этот человек в напряженных пальцах, но потом «разглядел» тонкую палочку. Всё стало на свои места: нервный дирижер руководил репетицией большого симфонического оркестра.

Репетиция шла туго. Звучала дерганная неслаженная музыка. Дирижер топал ногами, покрикивал и требовал повторить то один, то другой эпизод. Музыканты нехотя подчинялись, отпуская под нос колкие реплики. Но дирижер их не слышал. Он твердил свое: про непопадание в ноты, сложную партитуру, которую никто не соизволил выучить, расхлябанность и несобранность, время от времени призывая собраться и продемонстрировать высокий класс. Музыканты вновь и вновь тревожили струны, однако какофония отдельных звуков никак не желала выстраиваться в нечто гармоничное и цельное.