Я умер вчера

Настя вздрогнула. Откуда он узнал, что следователь просил забрать его из бригады? Или не узнал, а просто почувствовал неприязнь и желание избавиться?

– Чего ты на него взъелся? – как можно миролюбивее заметила она. – А сам только что говорил, что он не очень противный. Сказал, что даже я выдержу. Пей кофе, а то остынет.

Лесников молча взял чашку, сделал несколько глотков, потом поставил ее на стол и вытащил из кармана сложенный пополам лист бумаги.

– На, прочти.

– Что это?

– А ты прочти сначала.

Настя развернула листок. Две строчки, отпечатанные на обычном матричном принтере:

«Твой следователь давно куплен. Если хочешь раскрыть убийство депутата, не верь ни одному его слову».

Она аккуратно сложила листок и положила на стол.

– И что теперь? Давно ты это получил?

– Неделю назад.

– И до сих пор молчал. Ты что, с ума сошел? Почему Колобку не доложил?

– Потому что не люблю анонимок. Прежде чем бежать к начальству, надо прислушаться к себе и понять, веришь ты этой анонимке или нет. И потом, какой смысл идти к Колобку? Все закономерно, кто-то убил депутата Готовчиц и хочет, чтобы преступление не раскрыли, а кто-то другой этого не хочет. Если Гмыря куплен, мой поход к руководству ясности все равно не внесет. На основании анонимок следователей от дела не отстраняют. А если это поклеп, то у Бориса Витальевича будут неприятности ни за что ни про что.

– Как к тебе попала эта прелесть?

– В почтовый ящик бросили, даже без конверта. Жена вместе с газетами достала.

– Может, это не тебе? – на всякий случай безнадежно спросила Настя, хотя прекрасно понимала, что письмо было адресовано именно Игорю. Глупо было бы надеяться, что кто-то из соседней квартиры или даже из соседнего дома тоже работал в уголовном розыске и занимался убийством еще какого-нибудь депутата, а письмо по ошибке бросили не в тот ящик. Никакого другого убийства депутата ни у кого в производстве нет, это Настя знала точно. Подобные преступления всегда стоят на жестком контроле, и не может такого быть, чтобы хоть об одном из них на Петровке не знали.

– Не может, – жестко ответил Игорь. – Так что ты хотела спросить насчет Готовчица?

Настя с ходу не смогла сообразить, о чем он спрашивает. Фраза о Готовчице была обыкновенным «крючком», чтобы разговорить Лесникова, на самом же деле ее интересовало совсем другое.

– Погоди, о нем потом. Ты уверен, что Гмыря не получил такую же бумажку?

– Гмыря? Я не понял.

– Игорь, мы с тобой давно уже живем во времена всеобщей гласности, ты не забыл об этом? Если есть на свете человек, искренне заинтересованный в раскрытии убийства депутата, то почему он шлет тебе подметные письма? Это же полная глупость. Человек получает сведения о том, что следователь подкуплен, и, желая, чтобы процессу раскрытия и расследования преступления ничто не мешало, он садится за стол и пишет письма в МВД, в Генпрокуратуру, в Верховный Суд, в прессу. Он обивает пороги в инстанциях, он кричит о своих подозрениях на каждом углу, дает громкие интервью. Вот так себя сегодня ведут. А если он пишет анонимки, то он либо псих, либо дурак, либо хочет внести разлад в работу бригады. И в первом, и во втором, и в третьем случае ему верить нельзя. Но в первых двух случаях он вполне мог ограничиться только одним письмом – вот этим. В третьем же случае он со стопроцентной вероятностью напишет точно такое же письмо и Гмыре, и Юрке Короткову, и кому угодно. Ему нужно породить между вами взаимное недоверие. Зря ты о письме молчал столько времени, давно бы уже все выяснил.

Игорь молчал, и видно было, что думает он о чем-то другом. Когда у тебя тяжело болен маленький ребенок, то какое уж тут убийство депутата. И проблема подкупа следователя как-то меркнет…

– Я возьму письмо, – решительно сказала Настя. – И ни о чем не беспокойся. Только я тебя прошу, не демонстрируй Гмыре свое недоверие, помни о том, что и он может тебе не верить.

– А я тебя прошу – не вмешивайся, – холодно произнес Игорь. – Отношение к следователю – это интимное дело каждого опера. Прояви, будь любезна, деликатность.

Настя с изумлением слушала Лесникова и не понимала, что происходит. Да, Игорь всегда был замкнутым, с коллегами ничем особенно не делился, редко улыбался и вообще был как бы «вещью в себе». Он был совершенно не похож на Юру Короткова, который вспыхивал моментально, как порох, и тут же бежал к Насте делиться любыми новостями, и плохими, и хорошими, причем привычка все обсуждать с Каменской была в нем настолько сильна, что он не задумываясь звонил ей домой и в пять утра, и в два часа ночи. Игорь же ни с кем из отдела не был близок, держался со всеми ровно и дружелюбно, в просьбах не отказывал, но сам почти никогда ни о чем не просил.

– Хорошо, извини, – смущенно сказала Настя. – Я не хотела лезть в твои интимные отношения с Гмырей. Ты настаиваешь на том, чтобы я никому не рассказывала о письме?

– Делай как знаешь. Но не жди от меня никаких действий. Гмыря мне не нравится, и на этом закончим. Разбираться с письмом я не буду, у меня и без него проблем достаточно.