Я умру завтра

Места они не пожалели на целый разворот. «На набережной разгорелась война банд» – крупным заголовком и под ним чуть помельче: «Полицейский и гангстер погибли в перестрелке». Криминальная хроника была состряпана мастерски – ничего конкретного в ней не сообщалось. Она была полна многозначительных намеков и упоминаний, мол, все вокруг было изрешечено пулями, и, хотя имеются доказательства, что еще кто-то был ранен, на месте не удалось обнаружить достаточно улик, чтобы дать полный отчет о происходившем. В одном коротком предложении упоминалось, что Джонни был связан с Марком Ренцо. И все. Зато откровенно намекалось на беспомощность полиции. Далее, как и полагалось, следовало заявление капитана Джерота.

От всей этой истории дурно пахло. Даже пресса опасалась излишних разглагольствований. Сколько потребуется времени, чтобы выяснить, что Гонсалес был убит не из оружия Джонни? Не много. И Джонни... Эдакая приятная особа должна была бы вызвать больший интерес газетчиков. Увы, никакого любопытства в его адрес не ощущалось. Хмыкнув, я положил газету на место.

Все они ведут себя, как крысы. Спорить тут нечего. И удирают, как крысы. Они уволокли с собой раненых, чтобы не было никакой привязки. Прекрасно! Осталось лишь найти врача, который штопал их. И выяснить, что им было нужно у причалов. Может, они хотели уволочь какой-нибудь двигатель весом эдак тонн в десять или около того? Ну как же – ищите и обрящете...

Нет, в любом случае они ничего не скажут. Может, они начнут раскалываться, когда разоткровенничается кто-то из шишек. Когда откроет рот кто-то из тех, что платят по два миллиона за груз, который так и не был доставлен. Пришла большая беда, снова запахло кровью, кто-то выползет из своей норы, и его успеют засечь. Или же прав был Бакки Эдвардс. Жизнь – слишком дорогая штука, чтобы так задешево расставаться с ней.

Задумавшись, я стал припоминать все, что он мне говорил. Когда в голове прояснилось, я, убыстряя шаг, пошел туда, где мог быть Бакки. На полпути стал моросить дождик. Я поднял воротник плаща.

Дождик был легким и теплым, как и полагается в конце лета, когда, слушая ровный ритм его капель об асфальт, ты думаешь, что этой музыке никогда не будет конца. В такую погоду люди предпочитают сидеть по домам с запаркованными машинами. На ветровом стекле такси, которое проскочило мимо меня, блестели овальные полукружия от щеток дворников, и водитель напряженно вглядывался сквозь них.

Я устроился в салоне, доехал до даунтауна и побрел дальше. Теперь меня снова окружали знакомые лица и места, где они обитают. Бакки сидел на своем привычном месте, и я подумал, не запоздал ли с визитом. С каким-то отсутствующим выражением лица он поглаживал высокий бокал с напитком янтарного цвета.

Когда я сел рядом, Бакки перевел на меня остекленевшие глаза. Они напоминали запотевшие стекла машин, затянутые туманной дымкой, но вдруг он протер их, и глаза прояснились. Я заметил, что костяшки пальцев, которыми он стиснул бокал, побелели.

– Ну, ты и отколол, парень! – заявил он вполне осмысленно. – Убирайся отсюда!

– Боишься, Бакки?

Он мельком глянул на дверь и снова уставился на меня.

– Да. Совершенно верно. Боюсь. Уходи прочь. Я не желаю быть рядом, когда тебя застукают.

– Для человека, который просиживает тут почти все время, ты слишком много знаешь.

– Я думаю. Прикидываю. Это все, что я могу тебе ответить.

– Если ты так много знаешь, почему бы тебе не написать про это?

– Жизнь больше не приносит радости, но мне нравится то, что еще осталось от нее. Вали отсюда, юноша!

Я улыбнулся ему во все тридцать два зуба и попросил у бармена апельсинового сока. Большую порцию. Поставив его передо мной, он смахнул мелочь и вернулся к своей газете.

– Выкладывай-ка, Бакки, – сказал я, чувствуя, что моя улыбка превращается в нечто иное. – Я не хочу больше быть мишенью. Мне пора разобраться, что к чему.

Бакки облизал пересохшие губы. Похоже, он рылся в глубинах души, пытаясь вернуться к тому Бакки, которым был когда-то, и воспоминания постепенно возвращались к нему. Он посмотрел на свое отражение в зеркале за баром, скривился и снова повернулся ко мне.

– Это был хороший спокойный город.

– Только не этот, – возразил я.

Но он не слушал меня.

– А теперь любой, кто хоть что-то знает, живет под страхом смерти. Смерти! – говорю я. Стоит кому-то открыть рот, и смерть не заставит себя ждать. Смерть! И непонятно, откуда она придет, с какого бока подвалит. Стало плохо, когда верх взял Ренцо, – и еще хуже с появлением Кербоя. И это еще далеко не конец. – Он невольно передернулся и разом осушил полбокала. – Сегодня днем наш приятель Галли попал в аварию. За городом машина слетела с дороги в пропасть. Он мертв...

Я только присвистнул.

– Кто постарался?

У него дрогнули в насмешливой ухмылке уголки губ.