Я унес Россию. Апология русской эмиграции

Но будучи социал-демократом (меньшевиком), Д.Н. всегда был на самом правом фланге меньшевизма. Почему? Да потому, что для Д.Н. не было более высокой общественной ценности, чем человеческая личность и ее свобода. Д.Н. был подлинный гуманист в самом глубоком смысле этого слова. Именно поэтому покойный отталкивался с естественным отвращением от таких политических персонажей, как Ленин, Троцкий, Сталин, из которых двух первых он лично знал, а о Ленине написал едва ли не лучшую по объективности книгу, которая дала Давиду Натановичу международную известность. Дала — по справедливости. Жаль только, что эта книга Д.Н.Шуба о Ленине, переведенная на двадцать европейских и азиатских языков, не вышла на русском языке. Об этой книге Д.Н. профессор Михаил Карпович в “Новом журнале” писал так: “Главное достоинство книги Д.Н.Шуба заключается в том, что она с непререкаемой убедительностью показывает роковую необходимость развития ленинской политической стратегии и тактики, всего его революционного замысла — в ту систему тоталитарной террористической диктатуры, которая получила такое законченное выражение в руках его ученика и преемника — Сталина”.

Этот примат свободы и человечности в общем мировоззрении Давида Натановича делал его политическим другом не только правых социалистов, таких, как Бурцев, Кускова, Керенский, но и русских либералов, как Милюков, Карпович и другие. Будучи непримиримым ко всякому насилью, ко всякой диктатуре над человеком, Д.Н. определял себя как демократического социалиста западно-европейского типа. И не было ничего удивительного в том, что еще в годы Первой мировой войны он отошел от марксизма и от официального меньшевизма. Д.Н. любил жизнь, любил людей и был чужд всякого доктринерства.

И когда левые социалисты упрекали его в отходе от марксистской ортодоксии, он на эти упреки так ответил в своем письме Льву Дейчу, пошедшему на сотрудничество с большевиками. Это письмо Д.Н. опубликовано в его воспоминаниях в “Новом журнале”. Он писал: “Да, Вы правы, мы все сильно изменились за эти годы. Тяжелый урок войны и большевизма не прошел даром для большинства наших товарищей, оставшихся за границей. Мы научились смотреть на действительность более трезвыми глазами и оценивать события не с точки зрения предвзятых формул и застывших догм, а исключительно с точки зрения исторического опыта… При всей Вашей глубокой ненависти к "чекистских дел мастерам", которыми для Вас являются все эти Троцкие, Зиновьевы, Бухарины и Дзержинские, Вы все же продолжаете считать большевиков социалистами, хотя и плохими, не совсем чистыми на руку. Вот в этом — корень наших разногласий…”

Большевиков Д.Н. социалистами не считал. Он считал их мошенниками и преступниками. И в течение всех своих долгих лет боролся против них своим оружием — пером публициста — ив еврейской и в русской печати, и в Америке и в Западной Европе. За последние пятьдесят лет Д.Н. был постоянным сотрудником почти всех русских зарубежных демократических изданий — “Заря”, “Дни”, “Новый журнал”, “За свободу”, “Новое русское слово”, “Русская мысль”, “Мосты” и другие. В “Новом журнале” Давид Натанович сотрудничал более чем тридцать лет, с самого основания этого журнала.

Последней книгой Д.Н. на русском языке был сборник статей — “Политические деятели России с 1850-х до 1920-х гг.” Эта книга заслуженно имела успех у русских читателей, ибо Д.Н., как мало кто, был большим знатоком истории освободительного и революционного движения в России. Его скрипты на эти темы в течение долгих лет передавала радиостанция “Свобода”.

Как человек Д.Н. был исключительно добрым и отзывчивым. Конечно, у каждого из нас всегда есть какие-то “враги”. Но у Д.Н. личных врагов, я думаю, не было. Я знаю, что очень часто он оказывал помощь даже тем, кому, может быть, не симпатизировал. Но по его философии — всегда лучше было сделать хорошее, чем плохое.

Юлий Марголин. Полет в Израиль

С Юлием нас связывала давняя дружба. Полувековая. Это — не пустое. В нашей жизни таких человеческих отношений у всех нас немного. А они — как я всегда думал и думаю, — самое ценное, что у нас есть. Познакомился я с Юлием в Берлине в начале 20-х годов у его будущей жены Евы Ефимовны Спектор, которую все друзья называли просто Вуся за ее на редкость отзывчивый, добрый характер, за всегдашнее старанье кому-то помогать, кого-то опекать, не только друзей, но даже просто всяких встречных-поперечных. Так вот, в скромной квартире жили две закадычные подруги, Вуся и Тася, у них-то и была вечно нетолченая труба друзей, очень молодых, начинающих литераторов — поэты Георгий Венус, Анна Присманова, Вадим Андреев и многие другие. У них я и встретил впервые рыжего, экспансивного, порывистого студента-философа — Юлия Марголина, который тоже тут вечно пил чай, обедал, ужинал и, конечно, утопал в разговорах о литературе, поэзии, политике и о много другом.