Я – Уоми

Так, теперь – как обычно. Осколки кости, инородные тела из легкого – убрать! Левое легкое, плевра, сосуды – восстановить! Пневмоторакс – убрать! Переломы ребер, лопатки – восстановить! Кровь из плевральной полости и дыхательных путей – убрать! Теперь – сколько крови она потеряла? Я ужаснулся – около трех литров! Чем она жила? Только силой своей любви… Кровопотерю компенсировать на пятьдесят процентов! (компенсировать на все сто я не решился, может возникнуть перегрузка сердца и острый отек легких). Ничего, несколько дней усиленного питания, и все восстановится.

Наконец, я оторвался от процесса исцеления и позволил себе взглянуть на Кунью. Она смотрела на меня, не отрывая глаз, а потом осторожно перевернулась на спину и свободно вздохнула. На глазах ее появились слезы. Она протянула руку к моему лицу и ладонью отерла обильно струящиеся по нему пот и слезы. Тогда схлынуло невероятное напряжение, в глазах у меня потемнело, я уронил голову на грудь Куньи, а она вовсе этому не противилась, а, наоборот, прижимала меня к своей груди, счастливо улыбалась и нежно гладила мои волосы. И тут все вокруг меня поплыло, завертелось, и я провалился куда-то…

Когда я пришел в себя, Кунья уже сидела на нарах, она по-прежнему была обнажена, если не считать куска белого меха, наброшенного ей на плечи. Она держала мою голову, все так же прижимая ее к своей обнаженной груди и глядя прямо мне в лицо. Увидев, что я пришел в себя, она счастливо улыбнулась и глубоко, облегченно вздохнула. Гунда и Ная сидели рядом, улыбаясь, и поддерживали нас с обеих сторон.

- Уоми! Ты все-таки вернул меня обратно! – сказала Кунья. – А ведь я уже почти была там, в полях счастливой охоты! Мне казалось, что я смотрю на себя со стороны, летаю под крышей хижины, как птица… Я и тебя видела, как ты вынул из моего тела копье! А потом я вдруг вернулась в свое тело, и стало так хорошо, и совсем не больно!

- Кунья, это не я, это Дабу, - пробормотал я, отстраняясь и глядя на нее. Ее грудь и живот были сплошь покрыты запекшейся кровью.

- Уоми, ты совсем не умеешь врать, - фыркнула Кунья. – Я видела, что это сделал ты. Ты так устал, что лишился чувств. Может, Дабу тебе и помогал, но ты тратил свои силы! Как ты? Не придется теперь уже мне тебя лечить? – и она улыбнулась.

- Нормально, Кунья, уже хорошо! – пробормотал я, вставая на ноги. – Теперь бы нам по большому куску медвежатины, и все будет отлично.

- А знаешь, что я думала, когда умирала?

- Нет. Скажи, Кунья!

- Мне было совсем не страшно, я была счастлива, что ты рядом, но мне было очень обидно, что я не успела стать твоей женой, и уже не успею. А теперь, когда ты меня вернул обратно в этот мир, мне совсем хорошо.

* * *

Мне стало жарко после ее слов – я только сейчас обратил внимание на то, что на мне надета меховая одежда. Естественно, я же пришел в хижину с мороза! Я расстегнул куртку и присел на нары.

- А как люди там, снаружи? – спросил я.

- Они ждут. Они боятся войти, – сказала Гунда. – Я передала им, что ты исцеляешь Кунью силой Дабу, велела молчать и не мешать.

- Ну, я думаю, что пора вознаградить их за терпение! – я протянул Кунье руку, и она хотя и с трудом, но поднялась на ноги. – Мать, дай Кунье что-нибудь надеть на себя, не голой же выходить ей к людям!

Гунда тотчас вытащила из мешка, стоящего у стенки, свою меховую шубку, которая пришлась Кунье как раз впору. Кунья надела шубу, но даже не стала обуваться, и босиком, как была, шагнула за порог, на снег. Люди расступились, глядя на Кунью с суеверным трепетом.

Я вышел следом, обнял ее, и сказал:

- Люди Ку-Пио-Су! Вот Кунья, которую чуть не убил ее дед, Пижму, но Дабу, мой отец, спас ее!

- Дабу, Дабу! – послышались крики в толпе.

- Вы, если хотите, можете даже потрогать Кунью и убедиться, что она не дух, она живая! – и действительно, две-три женщины постарше подошли ближе и потрогали руки и плечи Куньи, а одна из них, ее тетка Ганья, обняла ее и прижала к груди. – А теперь ей надо отдыхать, много есть и спать, и тогда она совсем поправится.

Я увел Кунью обратно в хижину под радостные крики жителей Ку-Пио-Су, где усадил ее на нары, а сам стал рядом на колени и начал растирать ее замерзшие ноги.

- Что ты делаешь, Уоми?! – всполошилась Кунья. – Это я, как твоя жена, должна растирать тебе ноги, а не ты мне!

В ответ я улыбнулся, взял ее маленькую ножку в свои руки и стал целовать на ней пальцы, еще холодные от снега. Несмотря на большую потерю крови, Кунья покраснела так, что, казалось, щеки ее готовы были вспыхнуть, обхватила мою голову руками, распахнула на себе шубку Гунды и опять прижала меня к груди, а сама зарылась лицом в мои волосы. Я не противился, я чувствовал запах запекшейся крови на ее теле, и жалость и любовь к Кунье, которой только что пришлось столько перенести, переполняли меня горячей волной.

Ная звонко смеялась, а Гунда смотрела на нас с мягкой улыбкой. Может быть, она вспоминала Суэго, моего отца? Я не знал его, но, по воспоминаниям настоящего Уоми, которые я унаследовал, он был хорошим, добрым человеком, и очень любил мою мать.