Я – утопленник

– На, возьми, проверь: острый? – Я протянул нож рукоятью вперед. Костик нехотя взял и потрогал лезвие. – Посмотри на руку! – приказал я, сунув рассеченную кисть в лицо. Он отшатнулся.

– Мало? Ты видишь: крови нет?! Видишь?!

– Ты что, Андрей? – Я видел, что он напуган, но остановиться уже не мог. Я должен ему все рассказать!

– Да верю я, верю, успокойся, – сказал он, но я видел, что он считает меня… мягко говоря, неадекватным.

Я протянул руку и вырвал нож, схватившись за лезвие. Я чувствовал, как острая кромка рассекла пальцы, но боли не было. Нечто похожее ощущал у стоматолога, когда он резал мне замороженную десну. Вроде и твоя плоть, а словно чужая.

– Нет, ты не веришь! Меня и убить нельзя! Смотри!

Нож вошел в мое тело, как в обертку из толстой бумаги. Слишком легко. Я практически ничего не чувствовал, а Костя побледнел, будто нож в живот всадили ему.

– Ты что-о?! – прошептал он.

Я улыбнулся и поднял руки вверх, демонстрируя торчащую из тела рукоятку.

– Видишь, мне даже не больно.

Он попятился, и я понял, что переборщил.

– Эй, Костя, ты не бойся! – Я протянул к нему руку, но друг отшатнулся. – Я… Давай поговорим! Я понимаю, это страшно видеть, но… я остался таким же человеком, понимаешь!

Он не отвечал, понемногу отступая. Чего он боится? Ведь я же – не монстр!

– Я не сделаю тебе ничего плохого! – говорил я, продвигаясь к приятелю, но тот все пятился. – Ты же мой друг! Мне нужна твоя помощь, Костя!

– Не подходи! – выдавил он, и я проклял все фильмы ужасов. Да он же меня черт знает кем вообразил! Я выдернул нож и отбросил в сторону. Приятель вздрогнул, в ужасе переводя взгляд то на меня, то на лежащий на камнях нож без малейших следов крови.

– Да подожди ты! – Я не выдержал и бросился к нему.

Костик развернулся и пустился наутек. Я преследовал его, но Костя бил все рекорды. Я начал отставать.

– Да если б я хотел! – задыхаясь, крикнул вослед я. – Я бы давно… Трус несчастный!

Костик скрылся за углом. Я остановился. Вот и выложил правду. И что теперь? А ничего! Вряд ли Костя расскажет это кому-нибудь, ведь ему никто не поверит. Я горько усмехнулся. Как он драпал! Теперь я для него – монстр, Квазимодо. Даже лучший друг сбежал, и Юлька не сможет понять и простить. Я один, я совершенно один!

Мне стало так худо, что дальше некуда. Как жить? Как жить мертвецу?

Не обращая внимания на жгущий тело воздух, я побрел куда глаза глядят. И вышел к Таврическому.

Старый сад был, как всегда, прекрасен, только сейчас его летняя красота лишь раздражала. Волоча ноги, словно осужденный на смерть, я брел по знакомым дорожкам, почему-то вспоминая детские годы. Вот здесь мы бегали, в пятнашки играли, а тут – в «царя горы». Каналы, по которым десять лет назад я плавал на самодельных плотах, сильно высохли – теперь не поплаваешь. Большой пруд зарос ряской и камышами, утки и чайки облюбовали обмелевшие берега. Со стороны стадиона неслись крики игравших в футбол мальчишек, где-то смеялся ребенок, и никто, никто не знал, что у меня на душе!

Черные мысли заволокли голову тоскливой и безнадежной пеленой. Как ни старался я забыться, тупо разглядывая гуляющих людей, ничего не получалось. Слова Коврова набатом гудели в моей голове, оглашая смертный приговор. Как жить дальше? Как быть?

Я растерянно смотрел по сторонам, едва не столкнувшись с проезжавшим велосипедистом, и перехватил заплаканный детский взгляд, брошенный на меня лишь на мгновенье. Я увидел: жалкий деревянный кораблик с бумажным парусом, нанизанным на оструганную ветку, медленно уплывал от берега, и ребенок уже не мог достать его. В руке малыша болталась оборванная нитка.

– Что случилось? – Я остановился перед мальчиком. – Уплыл?

– Да, – горестно поведал он. – Вот. Нитка порвалась.

Почему-то он не просил достать кораблик. Маленький, но гордый. Я присел на корточки у самой воды. Камни мокрые и скользкие, но я не боялся упасть. Когда смерть так осязаемо близка, что, кажется, ты можешь ее потрогать, становится безразлично, будешь ты выглядеть смешным или жалким. Ты неуязвим. Теперь я никого и ничего не боялся, не думал о деньгах или карьере. Все соблазны мира рухнули в один миг, отделяя зерна от плевел, то, чем живешь, от того, для чего живешь. Я изменился, ощущая себя в большей степени личностью, чем при жизни. Только более одиноким.

Я вздохнул и погрузил ладони в воду:

– Хочешь, фокус покажу?

Он молчал. «Какие фокусы, – прочел я по блестящим от слез глазам, – мой кораблик…»

– Смотри!

Невидимые глазу нити протянулись под водой. Кораблик вздрогнул и стал разворачиваться, а потом, повинуясь мне, быстро поплыл к малышу. Презирая законы природы, он плыл против ветра, плыл, гордо подпрыгивая на гребнях крошечных волн. Я смотрел на мальчика: как его лицо, заплаканное и печальное, меняется, становясь радостным и счастливым, как руки бережно прижимают к груди потерянное и возвращенное счастье. Это длилось секунды, но я мог бы смотреть на это вечно…

– Спасибо, – сказал он, разорвав вечность, и я заплакал. Заплакал не глазами – мыслями, понимая, что именно сейчас мне открылось. Я повернулся и пошел прочь.