Я уже большая

- Хочу спросить тебя, Мокей Иваныч, что же это такое делается? Царь был - пороли. Керенский, защитник крестьян, стал правителем - опять дерут. Скажи, когда же такому порядку конец будет?

- И скажу, - ответил старшина. - Не будет никогда такого порядка, чтобы позволять воровать да разбойничать. Укради я у тебя сапоги, так ты небось накладешь мне в загривок. Так или не так? Вот я вас, мужики, спрашиваю, можно ли хоть при какой власти воровать да разбойничать? обратился он к толпе.

Мужики, не ожидавшие такого вопроса, растерянно молчали, некоторые озадаченно скребли в затылках.

Но сбить с толку Андрея оказалось не так-то легко.

- Что украл Ерош? У кого? - наступал он на старшину.

- Об этом у его хозяина спроси.

- А зачем притащили в правление солдатку Анну Опошину? - не унимался Андрей. - В чем ее вина?

- Амон знает... - неопределенно ответил старшина.

Чья-то сильная рука отодвинула Овдю в сторону, и рядом с Андреем встал мужик в солдатской шинели, недавно отпущенный домой по ранению.

- Нет, Мокей Иваныч, ты за Амона не прячься, - сказал он. - Ты старшина волостной, и за все, что в волостном правлении делается, ты в ответе.

Его поддержал другой солдат, безногий Трофим:

- Мы на фронте кровь проливаем, а они тут наших отцов да матерей мордуют. У-у, аспиды!

Толпа возмущенно зашумела.

Старшина забормотал:

- Что вы, что вы, мужики! Да кто ж кого мордует? Подумаешь, велика важность: пару раз вицей* ударили, кость от этого не переломится, а ума прибавится. И другим неповадно будет безобразничать... Я тут ни при чем. Это господин урядник приказал. Вот хоть у него самого спросите.

_______________

* В и ц а - прут.

Как раз в это время из дверей вышел урядник. Он был в белом мундире, в начищенных до зеркального блеска сапогах.

Овде он был хорошо виден - низкорослый, широкоплечий, с маленькими колючими глазками. Девочка сразу узнала его: это он делал обыск в их избе, когда арестовывал Сергу три года назад.

"Говорили, он удрал, когда царя скинули, - вспомнила она, - да, видать, зря болтали".

Урядник долгим взглядом оглядел толпу, спросил нестрого:

- В чем дело, мужики? Что за шум?

В наступившей тишине отчетливо прозвучал голос Андрея:

- Народ требует, чтобы вы отпустили Ероша и Анну.

Отовсюду послышались возгласы:

- Хватит изматываться над нами!

- Кровопийцы!

- И на вас найдется управа!

- Не выпустишь, по-другому заговорим!

Урядник прочесал толпу глазами, ответил как бы недоуменно пожав плечами:

- Господи, да кто же их держит? Поверьте, мужики, ни я, ни старшина здесь совершенно ни при чем. Это Амону в голову взбрело. - Он повернулся к дверям, приказал: - Эй, писарь, пусть женщина и работник выйдут. А вы, мужики, ступайте по домам. Вон и заутреня началась.

И верно, над посадом поплыл перезвон колоколов: Ляпичи-нюричи-шоричи-сугон-н! Ляпичи-нюричи-шоричи-сугон-н!

Женщины, крестясь, стали расходиться. Сняв шляпы, крестили лбы старики. А мужики помоложе галдели по-прежнему, будто и не слыша колокольного звона.

Выпущенного из правления Ероша окружили плотной толпой, слышались сочувствующие голоса, раздавались проклятия Амону.

Ерош, бледный, всклокоченный, поднял над головой тяжелые кулаки:

- Погоди, Амон, ты меня еще попомнишь!

Когда с крыльца правления сошла Анна, Овдя кинулась к ней, прижалась к ее груди:

- Мама!

Мать погладила ее по волосам, сказала:

- Пойдем, доченька, домой, пойдем скорей.

До дому шли молча. Войдя в избу, мать тяжело опустилась на лавку, спросила напрямик:

- Ты Сергу выпустила?

- Я.

- Да как же ты не побоялась? И зачем тебе в эти дела лезть? - с укором спросила мать.

- А зачем дядя Серга за Микиту заступился? - возразила Овдя. - И Андрей тебя сегодня выручил, - напомнила она.

Мать вздохнула:

- Так-то оно так, да только ведь ты еще дите...

Овдя засмеялась:

- Нет, мама, я уже большая. Так и дядя Серга сказал!

Мать покачала головой и ничего не ответила.

Неожиданно в небе загрохотало. Еще недавно не было ни облачка, а теперь над посадом повисла черная туча, на улице потемнело.

Овдя с матерью кинулись закрывать двери, окна, трубу и волоковое оконце в закуте, чтобы в дом не залетела молния.

Снова раздался тройной раскат грома и, утихая, уплыл куда-то за речку. Из-за реки плотной серой стеной надвигался вал дождя.

И вот уже первые крупные капли упали на дорогу, поднимая фонтанчики пыли.

Овдя вспомнила про холсты, расстеленные в огороде, и побежала через двор. Кое-как сгребла холсты в охапку, бросила под навес.

Вдруг, словно сухой горох рассыпали, по крыше ударил град.

Мать выбежала на крыльцо с помелом в руках.

- Овдя! - крикнула она. - Помело вынеси!

Овдя и раньше слышала от матери, что град останавливают помелом. Она схватила помело, выставила его за ворота и вбежала к матери на крыльцо.

Перекрывая стук градин, громко ударил на церкви самый большой колокол: Сугон-н, сугон-н, сугон-н. Колокольный звон должен был отогнать грозовую тучу.

Град кончился так же внезапно, как и начался.

Мать сказала:

- Коли побило посевы, вешай суму на плечо да ступай по деревням, как Манёнь.

Манёнь была известной в округе старухой-побирушкой.