Я в Лиссабоне. Не одна (сборник)

Юля не звонила. Я знал, что она не любит эсэмэс, поэтому не писал. Не хотел обязывать ее отвечать, одним словом — страдал. Рассчитывал на август, на путешествие, на то, что оно вывезет нас из тумана, рассматривал Лигурию на турсайтах. Мечтал. Еще мне представлялась осень, и я купил ей три мягких пледа молочно-белых.

Затем будет зима, встреча Нового года в деревянной лапландской избе с северным сиянием над головой и упряжками оленьими. Или собачьими. Да я сам мог бы запрячься главной лайкой…

На самом деле, я сходил с ума по ней тогда, по-настоящему. Когда провожал ее в аэропорту, чуть не подрался с одним придурком. Он толкнул рассеянную Юлю, причем специально, хотел задеть. Я даже не успел подумать, как волна озверения накатила, рванул назад, спотыкаясь в крутящихся стеклянных дверях, схватил его за рукав, тряс, толкал, орал что-то. Он тоже. Нас растащили. Пришел в себя не сразу. Юля молчала, ей было неудобно, но она молчала. Так и ушла. Хотелось выть.

Она вернулась из Лондона в новом костюме, с новой стрижкой, с новым ароматом туалетной воды и с новым браслетом на запястье. Мы поехали к ней, я в машине еще начал приставать, но она была какая-то чужая, не моя совсем, это нужно было сломать чем-то, а чем еще, кроме секса? Еле дождался ее из душа, и это был просто нереальный секс в тот день, просто чумовой. Очень медленный, подробный, она не закрывала глаза, как обычно, нет, она все время смотрела на меня, иногда не видя, и от воспоминаний об этом вот ее взгляде — уплывающем, невидящем, у меня встает моментально до сих пор.

— Я выхожу замуж, — сказала она полчаса спустя, когда мы уже просто лежали рядом. Я открыл глаза и посмотрел на нее. На потолок. И снова на нее.

— Чего?

— Я выхожу замуж. Прости. Я не хотела тебе говорить так, сейчас. Но все это уже как-то слишком для меня. Я выхожу замуж, — в третий раз за одну минуту произнесла она, вбила гвоздь. Сколько их вбивают обычно? Четыре? — Ему пятьдесят шесть. Он итальянец. Я выхожу замуж и уезжаю в Италию.

«Да, четыре гвоздя, — подумал я. — И крышка теперь прибита накрепко».

— Это ты к нему ездила в мае?

— Да.

— И сейчас?

— Да.

— Ясно.

Я полежал еще несколько секунд молча и потянулся за одеждой. Поднял трусы с пола. Трусы в руке…

— Ты не сваришь кофе?

Она кивнула, встала, зацепив тунику двумя пальцами, и прошлепала на кухню. Я спокойно оделся. Мне просто не хотелось одеваться при ней. Она выходит замуж, а у меня трусы в руке.

Выпил кофе и ушел. Больше мы не виделись. Она как-то подалась ко мне перед дверью… Не знаю, может быть, хотела обнять. Шел и ревел.

Меня не отпускало где-то год или больше. Лет через пять я нашел ее в «Фейсбуке». Она родила двоих сыновей. Ее пожилой муж улыбался с удочкой в руках. Улыбался с теннисной ракеткой в руках. А Юля не выложила ни одной фотографии, где бы я мог рассмотреть ее лицо.

Теперь я думаю, что она была права. Во всем. Но я так и не написал ей. Тем более что мое признание этой ее правоты, наверное, могло бы ее обидеть. Она была права.

Сергей Шаргунов Пошлость

Петя спал чутко.

Ему приснился великан. А может, великанша?

Петя лежал на мокрой траве с блокнотом и черкал черной авторучкой. Великан по кошмарное пузо был зарыт в жирной чернявой земле, а башка, похожая на громадный булыжник, утопала в манной каше небесной. Облако скрывало черты булыжника, но явно — рожа была неординарная. На голое смуглое грудастое тело стекали черные и спутанные волосы. Концы волос ложились, виясь, на рыхлую землю. Петя заслонился блокнотом, пересекая и смешивая линии. Великан дернулся и загромыхал, земля загуляла ходуном. Петю замутило.

Все было предсказуемо. Самолет садился. Над Парижем сверкало весеннее солнце.

«Ах, хорошо бы встретить великана, — подумал Петя, — или великаншу».

Он страдал от пошлости, она была всюду. 22-летнего Петю Волкова второй год мучила мысль о том, что все в жизни заранее предопределено. Эта мысль зародилась, когда он ходил душным летним днем вокруг старинного храма на даче. Позади храма был серый камень. И в камень врезаны буквы:

Авдотья Анисимовна Пирожкова. 12 апреля 1845 — 4 февраля 1904.

Дети ея:

Сергий. 5 марта 1866 — 14 июня 1866.

Сергий. 8 сентября 1869 — 10 мая 1874.

Трагично получилось с детишками: второго снова Сережей назвала, но и он недолго жил, верно, от этого и церковницей стала, поэтому в ограде и похоронили. Да наплевать… Какая-то кошмарная пошлятина! Все началось с того лета. Открылась смутная, не до конца четкая, тошно широкая мысль.

Петя то и дело пытался предугадать следующий сюжет жизни. Жизнь ясна и, значит, бесцветна, даже если предчувствие обманет и за поворотом пылящей дороги вместо березняка встанет ельник! Петя верил в судьбу и не любил свою веру. Судьба подкидывает тебе разные карты, но они на пересчет. И он все жаднее наслаждался жизнью, ценя грубые плюсы и грязные фокусы. В жизнь он впивался обреченно, то ли заранее пресыщенный, то ли еще не распробовав. Он был похож на человека, который, приняв яд медленного действия, срочно бросается к жареному мясу и сладкому вину.