Я в Лиссабоне. Не одна

А поскольку американец был там с женой, то он на всякий случай пожаловался администрации.

Бирманцы — буддисты, и к любви относятся с полным уважением, зайдите ночью в Парк независимости в центре города и посмотрите, какая там жизнь на газонах. Да-да, в два часа ночи. Но если американец — из числа тех, кто толпой хлынул в страну после тамошнего славного старта демократии, выборов и всего прочего… К нему и его жалобе отнеслись со вниманием.

— Если бы ее просто посадили за проституцию или хулиганство, то это был бы пустяк, — сообщил мне Виктор. — Это ненадолго, и вообще мы бы как-то разобрались. Но бирманцы очень хорошо поняли, что тут происходит нечто странное. Вкололи ей успокаивающее, а что именно — лучше не думать. Так же как и о том, что будет, если нашу гражданку посадят в местный дурдом. Как вытаскивают из тюрем — дело в принципе понятное, а вот здесь ведь надо изучать много для себя нового. Экспертиза, перевод с русского и много всякого прочего.

Помог Степан Ганчук-Пекинский, — признался Виктор. Хотя бы тем, что повторял: «Хорошая баба, не знаю, что на нее нашло, но не надо мне было ее отпускать».

Да если бы и не Степан, то Виктору не дала бы дремать Тина: у нее пропал оператор. Который, вместо работы, как ни странно, добрался до полиции, тюрьмы и пытался на русском языке им что-то внушить.

У Степана с Тиной отношения были не совсем те, что можно было бы подумать. Все считают, что человек с микрофоном в руке — начальник, а оператор — его раб. Но на телевидении это далеко не всегда так просто. Тут важно вовремя заметить, у кого деньги и, вообще, материальная ответственность за экспедицию.

Степану было лет тридцать с чем-то, Тине — еле за двадцать, и вообще-то она вела себя как ребенок, брошенный опекуном. То есть не столько скандалила, сколько жаловалась. Да, в конце концов, деньги и правда были у него, а у нее не было.

До того они поссорились. Степан довольно быстро понял, что Тина тащит фильм куда-то не туда. Кульминацией тут должны были стать кадры ее беседы с Нобелевским лауреатом, иконой правозащитного движения «Дау Аун Сан Су Чжи». Вот это интервью Степан и сорвал.

Но Степан не только, в отличие от Тины, успел узнать, что «Дау» — это «мадам», Аун Саном звали отца правозащитной иконы, фамилия ее Су, а имя — Чжи. Он еще и посмотрел в объектив на эту даму, когда она выступала перед парой сотен своих обожателей в каком-то крытом жестью сарае в День независимости (пока власть проводила многотысячный парад). Посмотрел — и увидел: усталую женщину шестидесяти с лишним лет, которой, в сущности, нечего сказать, которую не слушают и еле терпят ее якобы ближайшие сторонники… а что касается любви сотен или даже тысяч «людей улицы», то тут все просто. Да-да, «а вы рожи их видели?». Степан увидел. Так что его не волновала мадам Су Чжи. Ему нужно было спасти Киру. И он не давал покоя Виктору.

Степану и Кире повезло, обычный дипломат ничего бы не понял в происходящем. Но человек, любящий Бирму и Рангун, человек, который никогда не примет эти «Мьянму» и «Янгон», мыслит по-другому. Он понял значение отрывочных упоминаний про Могок, про багровые глубины, и думал вовсе не только о том, что российская гражданка терпит лишения в бирманской тюрьме.

— Вы правы, лично я предпочитаю терпеть лишения в пятизвездном отеле, — заметил я Виктору.

В общем, он довольно быстро вывел свое расследование в нужную точку. В частности, прочитал, да даже узнал у некоторых монахов, что такое рубин. Кроме всего прочего, это — камень бешеной физической страсти, чувственных удовольствий, он концентрирует сексуальную энергию — причем, скорее, мужскую. Ну а то, что его считают кровавым камнем, символом войны и жестокости, — так это еще надо посмотреть, какой именно рубин.

И Виктор, забросив прочую работу, с головой ушел в мир ювелиров, никто из которых не был только лишь ювелиром. Он ездил по ним полный день, с раннего утра до ночи, а его собеседники еще делали звонки друг другу перед каждым его перемещением от одной ювелирной лавки в другую.

В какой-то момент кто-то как бы в шутку упомянул «камень из Сонтау». И все встало на свои места.

А еще была беседа с местным военным (конечно же) вершителем судеб, из тех бесед, на которых надо говорить все как есть.

Что интересно, историю Виктора этот генерал воспринял совершенно нормально, даже понимающе посмеялся. Что такое «камень из Сонтау», он слышал.

На следующее утро Виктор воспользовался разрешением своего военного друга посетить тюрьму. Всю дорогу за его «лендровером» ехали два невысоких, но физически явно подготовленных охранника из ювелирной фирмы.

Никаких пуленепробиваемых стекол в бирманских тюрьмах нет, их усадили с Кирой за привинченный к полу металлический стол друг напротив друга. И даже особо не мешали их встрече.