Я в Лиссабоне. Не одна

Мы зажмурились от ударившего в глаза полуденного солнца, прошли вдоль огорода и скрылись за сараем.

— Ну что, сегодня принцессой будешь ты, Катя?

— Да, я буду.

Ленка начала хихикать.

— Ленка, а ты когда?

— Я боюсь, вдруг кто-то увидит.

— Да никто не увидит. Соседи на работе, тетя Вита с малой сидит. А если даже кто-то будет идти, мы услышим. Сразу Тимка залает, ты же его знаешь, — сказала Ира.

— Лена, все равно пойти больше некуда, у Иры лучше всего — двор большой и сарай за огородом.

— Ладно, Катя, раздевайся и залазь на лестницу, мы тебя будем привязывать. Ленка потом.

Катя быстро задрала легкое ситцевое платьице — голова, как обычно, застряла, — но я ей помогла его стянуть. Волосы растрепались, синие Катькины глаза вспыхнули каким-то огоньком изнутри, и ее румяное загорелое личико с веснушками на носу приобрело таинственное выражение.

— Слушай, Катя, ты принцесса, — Мой голос изменился, я начала говорить тихо и как-то глубоко и протяжно. — Тебя забрал Дэв и начинает пытать.

Катя поднялась по приставленной к сараю лестнице на пару перекладин. Ирка полезла вместе с ней, чтобы привязать ее руки веревками. Катя закрыла глаза, а когда открыла — она уже была пленницей злого Дэва.

— Ты будешь женой Дэва, — злобно щурила глаза Ира в роли слуги горного великана, затем подняла рукой подбородок пленницы и приблизилась к ней. Но Катя мотала головой из стороны в сторону. — Все равно будешь! И никто тебя не спасет, не жди. Потому что Дэв тут хозяин!

— Слуги, давайте пытать ее. Посмотрим, как долго она выдержит. — Мой голос был ледяным и властным.

Лена начала тихонько щекотать шею Кати перышком, а я пока наблюдала всю эту картину со стороны и поглядывала — не едет ли всадник, ну и на всякий случай — не идет ли кто со стороны огорода. Катя совсем уже вошла в роль. Она искоса посматривала на меня, иногда закатывая глаза — то ли от ужаса, то ли от наслаждения, иногда хихикала, когда Лена увлекалась игрой с перышком.

— Ну что, не едет? — деловито спросила Ира.

— Нет.

Пришло мое время. Я грозно и решительно приблизилась к извивающейся и раскрасневшейся от солнца и переживаний Кате, поднялась к ней. Пристально посмотрела в глаза, потом коснулась шеи, и рука стала медленно и нежно спускаться по загорелому девичьему телу. Мне нравился запах Кати: солнца, лета, травы, озерного песка. Я спустилась на перекладину ниже и почти уткнулась Кате в живот. Он втягивался и выпячивался, бедра еще не приобрели своего девичьего рельефа.

— Ну что, ты не передумала? Сдаешься?

Катя героически помотала головой.

— Все равно тебе некуда деваться.

Следующим движением я начала стягивать с жертвы трусики. Катя пыталась сопротивляться — и игра становилась еще более интересной. Девчонки замерли. Ирка на всякий случай выглянула из-за сарая, чтобы никого не было. Перышком я гладила живот, бедра, проскальзывала ниже по ногам, а потом снова поднималась, касаясь нежной детской промежности, которая спустя годы должна была превратиться в женское лоно. Катя сжимала ноги, но я их властно раскрывала. И вдруг Катя вроде бы очнулась.

— Вон он, едет, я слышу стук копыт!

Катя оттолкнула меня коленом.

— Это милый мой едет спасать меня, он отрубит тебе голову, проклятый Дэв!

Ира с Леной переглянулись, не зная, как действовать дальше, но тут залаял Тимка — и тут уже испугались мы все.

— Ой, девчонки, кто-то идет, отвяжите меня скорее, — завопила Катя.

Мы с Леной полезли отвязывать ее. Ирка выбежала глянуть, кто там идет.

— А, это тетя Вита с Танечкой вышли гулять. Ничего, она добрая.

Катя уже натягивала трусы, а я подавала ей платье.

Ленка шепнула Кате на ухо:

— Ну что, представляла своего Богдана?

— Ага. — Катька улыбнулась.

А Ленка заохала:

— Ой-ой-ой, мой Богданчик скачет меня спасать. Да в штаны бы наделал твой Богданчик.

— Дура ты, ничего ты не понимаешь! — Катя шлепнула Ленку по спине. Та увернулась — и мы все вместе побежали вдоль огорода.

Закатное солнце ласково касалось всего, что попадалось ему на пути: даже противного петуха, который клюнул меня прошлым летом, и у меня остался от этого шрам на коленке. Косые лучи пробирались сквозь листву шелковицы и падали ажурной сеткой на землю. Четыре пары сандалий и шлепанцев валялись под деревьями на уже подсушенной летним зноем траве. Здесь была целая посадка — больше десятка больших шелковичных деревьев означали плавный переход к «более лесным» деревьям. Никто не знает, кто их посадил, но, глядя на синие от ягод шелковицы руки и губы детей, было очевидно, что местная детвора была этому рада.

Подруги устроились на «своем» дереве. Тогда у каждой была своя ветка, своя коллекция открыток, своя история. Но шелковица объединяла их всех в одну игру, один дом на всех.

— Ира, ты принесла?

— Да, меняемся, как договаривались.