Я в Лиссабоне. Не одна

Белый собор Сан-Мишель, где Он сидел еще вчера, слушая, как настраивают орган. В соборе было холодно. Мастер играл, а ученица спускалась вниз и слушала, а потом что-то громко говорила мастеру, которого там, на высоте органа, не было видно, а Он очень хотел увидеть его лицо. В соборе было холодно, а в комнате на одной из улиц вблизи вокзала Гар дю Норд было жарко из-за двух электрокаминов — каждый по тысяче ватт, один стоял у широкого окна, которое служило витриной и где, расставив ноги в черных чулках, сидела проститутка…

— В ванную иди, — глухо приказал он.

Она фыркнула и поднялась, дрогнув всем телом так, что его внезапно и остро пронзило желание.

— Или нет… Сюда.

Он грубо схватил ее и завалил на диван, одной рукой держа за шею, а другой нащупывая узкие трусики. Она не сопротивлялась и даже изогнулась в спине, помогая ему.

— Только не рви белье.

— Я не рву.

Он повернул ее голову, поймал губы, рот, расстегнул брюки, закрывая глаза и вздрагивая от горячего прикосновения ее пизды.

Делать, делать, делать, ибо это делается. Надевать, надевать, надевать, ибо это снимается и надевается опять. До конца, до конца, до самого конца…

— Е-е-е, — попробовала она вырваться.

— Потерпи! — рот ей зажал.

Как стеклодув, из осколков разбитого зеркала выплавлял Он свой мучительный шар. Огненный! Он приподнялся и откинулся наискось, дернулся и обмяк.

— Как от удара саблей, — усмехнулась под ним блядь.

…белый собор Сан-Мишель и эти низкие бельгийские стулья с высокими спинками-полочками. Молящиеся вставали и шелестели листами псалмов. Если откинуть голову, думал Он, голова ляжет точно на полочку, и это будет как гильотина. Он знал, что Бог есть и что Бог есть любовь.

Она внезапно выскользнула и, отодвинувшись, стала разглядывать его лицо.

— Ты такой жадный. У тебя что, давно не было?

— Чего?

— Любви.

— Любви?!

Он засмеялся громко, мучительно, закашлял, словно казня и еще раз казня.

— Что с тобой? — Она испуганно отодвинулась. — Ты что, с ума сошел?

Он поднял голову и посмотрел на эту маленькую, голую. Она отпрыгнула и, поджав ноги, села на ягодицы, ее колени были разведены, и лоно — маленькое, аккуратное…

«Почему у них там ничего нет?»

Он вспомнил вдруг, как украл у Фудзи ее старый читательский билет: там была ее фотография.

— Что ты так смотришь? — испуганно сказала девочка. — Налей мне еще вина.

Она взяла со столика у дивана пустой бокал и играючи протянула к нему. Он нехотя поднялся, облапив по дороге ее маленькую грудь, ткнулся носом в шею, потом налил — все же сначала себе и только потом ей.

— У тебя есть кто-то постоянный? — спросил.

Подумал: «Что за дурацкий вопрос…»

— У меня есть муж, — усмехнулась она, глядя на него поверх бокала.

— И кто он?

— Крупье.

— Крупье?

Он с удивлением посмотрел на нее:

— Так значит, ты богата?

— Да, — она зажигательно засмеялась и поджала плечо так, что Он снова услышал в себе, как шевельнулось это — слепое, мучительное.

— Он что, старик?

— Он такой, как ты.

— Ты… любишь его?

— Да-а!

Она звонко засмеялась, глядя с насмешкой на него.

— Тогда зачем ты делаешь это?

— Нравится, — ответила вдруг бесстыдно и дерзко.

И, не отводя взгляда, еще слегка раздвинула колени.

— Ты просто блядь, — сказал он, чувствуя снова, как разгорается и разгорается кровь.

— Это правда, — ответила она с какой-то ослепительной ненавистью, прекрасной ненавистью, словно освобождаясь от чего-то.

Он взял медленно из ее рук бокал и отставил. А потом тяжело, жадно навалился, подминая под себя. Подрагивая в его объятиях, она сначала нарочно уклонялась, распаляя и распаляя еще, и вдруг замерла. Он начал нежно и сладко.

«Зачем, зачем такое наслаждение, Господи?!»

Он приподнялся на руках, чтобы взглянуть под себя, чтобы увидеть эту последнюю правду: как там, под ним, его тело входит в ее. Она усмехнулась, безжизненно и глупо скосила глаза, открыла рот и перестала дышать.

«Играешь…» — Он вдруг разозлился и теперь продолжал, двигаясь все резче и резче.

Резче, еще и еще, ловя себя на просыпающейся жестокости. Она задышала, нелепо изображая теперь предсмертные судороги.

«За что, Фудзи?! За что?!» — вдруг ощутил Он в себе горечь слез.

Его рука скользнула вдоль тоненькой ключицы и неумолимо легла на горло этой маленькой кривляке.

— Кричи! — сжал вдруг со всей силы нежную шею.

Она захрипела, испуганно тараща глаза.

— Ты ш-што, дура-а-ахк?

Забилась, толкая коленкой, хотела вырваться. Но Он навалился крепко и сжал еще, не отрывая взгляда от ее перекошенного от ужаса лица.

— Па-шэ-му? — прохрипела она с каким-то страшным детским удивлением.

— Потому что любовь смертельна, — тихо ответил Он.

Валерия Нарбикова Три истории

История первая «Любовь»

Это была любовь с первого занятия любовью, как с первого взгляда.

Она знала, куда шла, — к поэту.

Он не знал, кто к нему придет.

Знал, что она пишет стихи, рисует, уже второй раз замужем — в двадцать лет, но, как выглядит, абсолютно не представлял.

И когда он открыл: небритый, даже не плейбой, совсем какой-то обычный мужик стоял перед ней.

Слесарь, что ли?

Она даже осмотрелась, нет ли здесь поэта?

Но, кроме э т о г о, здесь не было никого.