Я в любовь нашу верю...(СИ)

Понимая, что слова тут и впрямь излишни, Кумада уверенно обхватил Рей рукой за плечи и крепко прижал к себе, свободной рукой принявшись поглаживать девушку по густым и гладким волосам, благоухающим орхидеей. Каждым фибром души он чувствовал глухое отчаяние и некую тоску, что терзали душу Хино, и пытался найти этому объяснение.

Что могло толкнуть Рей в его объятия? Да, они были парой, но при храме не позволяли себе лишнего из-за дедушки; да и сама мико была девушкой строгих правил и железных принципов. Значит, дело совсем плохо, и в ближайшее время должно было случиться что-то непоправимое, иначе Рей не пришла бы к нему. Если бы он мог понять, что гложет любимую, Юичиро бы без колебаний разделил с ней все горести и беды.

Кумада хотел было спросить Рей о причинах, что сподвигли ее на столь решительный и спонтанный шаг, но передумал — не захотел портить красоту и интимность момента. Все, что Юичиро только желал, было сейчас в его руках. Хино сама пришла к нему, сама удобно устроилась в его объятиях, и молодой мужчина не мог поверить, что все это происходит на самом деле. Может, это всего лишь видение? Стоит пошевелиться, и Рей растает белесой дымкой? Или он спит и видит сон?

Но нет, девушка была рядом. Юичиро чувствовал тепло ее тела, вдыхал сладкий запах волос; и тогда он, осмелев, бережно притянул Хино к себе и покрыл нежными поцелуями ее лоб, щеки и закрытые веки, а затем легонько потерся губами о чуть приоткрытые уста Рей. Девушка с готовностью и даже каким-то отчаянием ответила на его поцелуй, зарывшись пальцами в густую шевелюру Юичиро.

Вдруг словно что-то взорвалось в голове Хино ярким осознанием, и девушка, потрясенная, оторвалась от Кумада, глядя на него так, словно увидела впервые. Глаза Рей невольно защипало от слез, когда она поняла, что любит Юичиро так сильно, что сердце готово выскочить из груди. Ну почему, почему так поздно?!

Словно издалека девушка услышала свой шепот, свое признание в любви. Две слезинки, скатившись по щекам, собрались в уголках рта символом немой скорби, но Кумада тут же осушил их кончиками пальцев, и три ответных слова не заставили себя ждать:

— И я тебя люблю…

Пожалуй, Рей в жизни не плакала столько, сколько в это Рождество. Слезы солеными ручейками струились по ее щекам, а Юичиро все уговаривал ее не плакать, утешал, шепча ей на ухо что-то бессвязное. Хино и самой непривычны были эти непонятные слезы; однако вместе с ними уходила тревога, тоска и боль, уступая место блаженной безмятежности.

Так они и уснули: Юичиро — утешая, Рей — находя в его объятиях долгожданное успокоение…

Двадцать пятого декабря весь Токио словно перенесся в волшебную сказку. Столица с распростертыми объятиями встретила праздник, залив улицы, площади и аллеи парков морем цветных огней. Каждое дерево или куст было оплетены гирляндами, лампочки которых весело подмигивали золотым светом. Всеми цветами радуги переливались многочисленные фонарики на фасадах зданий, поддерживая атмосферу всеобщей радости и веселья.

Вдоль одной из таких улиц, засунув руки в карманы, брела высокая красивая девушка с золотисто-каштановыми волосами, собранными в высокий хвост. Невзрачность ее добротного темно-серого пальто оживлял нежно-розовый шарф из мягкой шерсти — прошлогодний рождественский подарок одной из подруг. Девушка куталась в шарф, неторопливо двигаясь вперед и внимательно разглядывая рождественскую иллюминацию и случайных прохожих вокруг себя.

Рождество в Японии было не просто праздником. Двадцать пятое декабря негласно стало здесь Днем Влюбленных — эдаким эквивалентом середины февраля у католиков. Увидеть повсюду лотки, набитые красными мягкими сердечками, открытками, статуэтками-амурчиками и прочими милыми безделушками на улицах было вполне обычным делом. И парочки. Много-много счастливых влюбленных парочек, высыпавших на токийские улицы в честь праздника. Их можно было увидеть повсюду: и на улицах, и в парках, и в торговых центрах, и в многочисленных кафе, где места были забронированы уже за пару недель до Рождества. Всюду нежные улыбки, томные взгляды, рука в руке, крепкие объятия… Все, чего так не хватало изнывавшей от тоски Мако.

Ей, одиноко бредущей по сверкающему проспекту, было не с кем провести свой последний день перед финальной битвой. Все, что Кино могла — это сходить на кладбище да положить скромный букетик калл на припорошенные снегом надгробия родителей. От Джедайта же, ее первой любви, даже горстки праха не осталось — сгинул навек, бесследно. Сейчас, среди всей этой толпы, Макото чувствовала себя как никогда одинокой. И мысль о том, на всем белом свете нет человека более одинокого, чем она сама, вертелась юлой в голове девушки.

Вдруг Мако почувствовала на своем плече чью-то тяжелую руку. Вмиг тело ее подобралось подобно натянутой струне, руки невольно сжались, и Кино резко развернулась, готовая атаковать обидчика, но кулак ее неожиданно резко замер у самого носа ошеломленного Мотоки.

— Ой… — выдала Мако и убрала руку за спину, натянуто улыбнувшись. Неловко вышло!