Если не считать того, что я только что почувствовала, что меня мучительно тянет к нему. Не было ли это своеобразной реакцией на горе? Временным помешательством, вызванным видом этого красивого букета, который он купил? Или же это таилось в моем подсознании, дожидаясь нужного момента, чтобы обрушиться на меня?
У меня запылали щеки, но если Расс и почувствовал мою неловкость, то не подал виду. Вместо этого он с прежней улыбкой сказал:
– Замечательно. Забеги в мой кабинет в час дня, чтобы мы смогли подготовиться.
– Итак, – сказал Расс, когда мы несколько часов спустя шли по медицинскому кампусу к деканату. – Как ты, держишься?
До конца июля оставалось несколько дней, и солнце светило ярко, высушивая кофе, пролитый утром на мои брюки. Тем лучше, так как мне было проще не думать о том, было ли то притяжение, которое я ощутила утром к Рассу, чем-то из ряда вон выходящим.
– Я в порядке.
Он посмотрел на меня.
– Правда? Потому что у тебя уже целых пять минут как подрагивает веко.
Мое веко трепетало целыми днями, а не минутами. Не то чтобы это беспокоило меня. Я
– Я
– Знаешь, было бы хорошо, если бы ты передохнула, тебе это необходимо, – сказал он.
То есть чтобы он смог внезапно атаковать и стать единственным управляющим нашего отдела? Ни за что.
– Мне лучше быть на работе, – сказала я. – Быть занятой лучше, чем бездельничать. – Да, быть в движении, значит, не думать ни о чем другом, кроме задачи, которая стоит перед тобой.
Он скептически посмотрел на меня.
– Как скажешь, Пен.
Мы как раз дошли до административного здания, где был расположен деканат. Когда Расс толкнул дверь, открывая ее передо мной, нам в грудь ударил порыв ледяного воздуха. В моей голове вдруг возник вопрос, и я открыла рот, прежде чем на секунду задуматься, стоит ли мне это озвучивать.
– Эй, что ты знаешь о назначении обезболивающих препаратов?
Расс не учился в медицинской школе, но был очень сведущ в проблемах здоровья, начиная с самых банальных и заканчивая самыми невразумительными. Он утверждал, что это оттого, что он всегда работал только в отделе развития, но я бы не удивилась, узнав, что он каждое утро встает пораньше для того, чтобы, до того как пойти в спорт-зал, просмотреть научные журналы.
Когда мы шли по коридору, он быстро окинул меня взглядом. Я почувствовала облегчение от того, что его глаза не взволновали меня и он снова стал казаться мне обычным, прежним Рассом.
– Ты хочешь, чтобы я ответил корректно или правдиво?
– Последнее.
– Скажу сразу, что мне хватило всего одной таблетки «Викодина», чтобы понять, что больше я не приму ни одной. Впрочем, все зависит от конкретного человека. Одни после болеутоляющих засыпают. Другие испытывают эйфорию, им кажется, что они на все способны, и обычно из-за этого они попадают на крючок. Если врач назначает их тебе, что ему не следует делать, не испробовав других вариантов, лучше надеяться на то, что ты относишься к категории тех, кто отключается. – Теперь он пытливо уставился на меня. – Скажи мне, что не принимаешь эту дрянь, Пенни. Это убьет тебя.
Я несколько раз моргнула, чтобы заставить себя собраться с силами. Менее чем через две минуты я должна была обсудить с деканом благотворительный взнос, который способен укрепить или прервать мою карьеру, и мне не следовало входить к нему с подрагивающими губами и веками. Кроме того, я только что раскрыла большой секрет коллеге, с которым у меня были шероховатые отношения.
– Прошу тебя, не говори никому об этом, – сказала я.
Мы как раз подошли к столу секретарши декана, и Расс напомнил ей, что нам назначена встреча. Потом он повернулся ко мне.
– Не скажу, – тихо проговорил он. – Но, кстати, не думаю, что стоит скрывать зависимость.
В тот же день, когда в офисе не осталось никого, кроме вахтера и меня, я, сев за стол, задумалась над словом, которое употребил Расс.
Мэтт не употреблял этого слова, но факты говорили сами за себя.
Как давно Дженни подсела на болеутоляющие? Как я могла не заметить, что что-то не ладится?
– Кто бы говорил, – пробормотала я.
Как только что напомнила моя воображаемая подруга, мне нужно было сосредоточиться на своем браке. Но чего я на самом деле хотела от Санджея? И чего я желала для нас?
Я могла бы попросить его хотя бы изредка откладывать свой проклятый телефон, но будет ли этого достаточно для того, чтобы ослабить глубокое раздражение, которое я чувствовала к нему?
Нет. А вот попросить его, чтобы он больше помогал мне по дому и с детьми – без напоминаний с моей стороны, – я могла бы. Итак, это будет моей первой просьбой.
Что еще?