Я в замке король

Королек улетел. Еще долго качалась ветка. Киншоу прищурился, и все слилось – и зелень, и горячая зыбь, и беспокойная ветка.

– Ты боишься Эдмунда Хупера?

Киншоу замялся. Потом сказал:

– Да.

Перед Филдингом ему не было стыдно.

– Да что он тебе сделает?

– Еще как сделает!

– Что?

– Он... он меня в сарае запер. И еще в страшной комнате с мертвыми мотыльками.

– Ну, они же тебя не укусят. Что они тебе сделают? Мертвые-то мотыльки?

– И еще он говорит всякое, а я боюсь.

– А ты больше показывай ему, что боишься, он и вовсе будет издеваться.

– Правда.

– Ведь сделать-то он тебе ничего не может.

Киншоу просто не знал, как ему объяснить. Все гадости, которые подстраивал Хупер, все, с чем он к нему лез, все, что с ним связано: ворона, и мотыльки, и мертвый кролик, сарай и то, как он тогда падал, все смешалось в голове. Но ведь про такое не расскажешь. Сделает ему что-то Хупер или нет – какая разница, если он его вечно пугает.

– Мало ли кто чего говорит, чего же слов-то бояться?

Киншоу не ответил. Филдинг правильно сказал, но и неправильно. Сам он такой рассудительный, спокойный, а понимает, что человеку может быть страшно, и ведь не пошел бы в Крутую чащу. Но все равно, объясняй не объясняй, ничего не выйдет, между ними пропасть. Он целый день бился, хотел растолковать Филдингу, как все ужасно и будет еще хуже. И без толку.

– Его завтра домой отпустят.

От этой мысли ему сводило живот. Как будто он несся вниз, в глубокий черный колодец.

– Ну и что? – Филдинг крошил одуванчик.

«Ну и что?» Киншоу чуть не заплакал от зависти. С Филдингом ничего не случится, никогда, вот он ничего не боится, вот он такой – и ничего с ним не случится.

– Не хочешь с ним водиться – и не надо. Ты к нам приходи.

– Нет.

– Почему?

– Не пустят. Они думают, мы с ним не знаю какие друзья.

– А ты им скажи.

– Не слушают они.

– Киншоу, и чего это ты всем позволяешь командовать? Не захочешь – никто тебя не заставит.

– Ну да, не заставит.

– Матери боишься?

– Я мистера Хупера должен слушаться.

– Почему?

Киншоу пожал плечами.

– Ну, мама велит. Мы же тут живем. И он ей нравится.

– А...

Филдинг сломал одуванчику стебель, и белый сок потек у него по пальцам.

Тогда Киншоу сказал:

– Я не вернусь в свою школу. Я в школу Хупера теперь пойду.

Раньше он не говорил про это Филдингу, думал, как скажешь – тут-то оно и случится, пока не скажешь: может, пронесет, может, обойдется. А как скажешь – уже все.

– А там что, плохо?

– Не знаю я. Какая разница, если он там будет?

– Да ну тебя! Там же кроме него народу полно, верно? Не захочешь – не будешь с ним водиться.

– Заставит.

– Ну ты и зануда. – Филдинг даже разозлился и встал. – Лучше пошли медянок в канаве поищем.

Киншоу побрел за ним. Он думал: может, и правда, может, все нормально будет, скажу – заткнись, Хупер, отсохни, плевать я на тебя хотел, не больно я тебя испугался. Вот расскажу им про грозу и как ты тогда описался на стене замка Лайделл, и меня послушают, и я с ними буду водиться, и ничего ты мне не сделаешь, ничего. Может, я еще стану как Филдинг. Или как Фенвик. Еще неизвестно.

Филдинг съехал по траве в канаву.

– Я одну нашел, – он сказал. – Только давно.

Киншоу понятия не имел, какие они с виду, эти медянки. Он шел за Филдингом и разглядывал грязь под ногами. Река тут совсем высохла.

– Ну, и раз Хупер сломал ногу и вообще, он знаешь еще сколько в кровати проваляется. И что же тебе – все время с ним торчать?

– Ну, не все время, наверно.

– Вот и приходи.

– Ладно.

– Может, он и в школу-то сперва не пойдет. Может, поправиться не успеет.

Киншоу остановился. Сердце у него прыгало. Он думал: «Господи, господи, ну да, ну, конечно. Я поеду первый и разберусь, что к чему, он заявится – а я уже с кем-то подружился. И все дела».

Носок сандалии уперся в твердое. Киншоу нагнулся. Филдинг порядочно прошел вперед и рылся палкой в траве.

Киншоу сказал:

– А я черепаху нашел.

Филдинг вернулся.

– Ой, это моя. Ее Арчи зовут. Месяц пропадала. Я уж думал – все.

Он поднял черепаху, и та высунула змеиную древнюю как мир головку на крапчатой шее, дряблой, будто у старика.

– Ой, ну спасибо, Киншоу. Она умная – жуть! Спасибо.

Киншоу только плечами пожал и зашлепал дальше по грязи вдоль изгороди. Он просто лопался от радости и гордости. И все повторял про себя: Филдинг мой, мой Филдинг и все тут мое, ничего, мы еще посмотрим!

Хупера назавтра не отпустили.

– Такая жалость, я так настроилась, – говорила миссис Хелина Киншоу в дверях кухни. – Но, может, это и к лучшему, раз они не совсем уверены, может, не стоит его тащить сюда, рисковать. Сестра говорит, у него что-то температура поднялась. Бедненький Эдмунд. Мистер Хупер вернется из Лондона – и вдруг такая новость. Просто не представляю. О господи!

Киншоу выбежал за дверь и стал носиться по газону, потом полетел по въездной аллее и дальше, по проселку, – он ничего не боялся, ему было все нипочем.

Филдинг сказал:

– Я же тебе говорю, он до школы не поправится. Пошли, мне надо осла кормить.

Он сосал соломинку. Киншоу поискал, и тоже нашел такую, и засунул в рот, прикусил. Надо научиться говорить как Филдинг. Надо быть как Филдинг.

Они пошли к ослу.