Я в замке король

– Нет, конечно, – сказал мистер Хупер. – Нет, – и потрепал ее по коленке. Она утешилась.

Киншоу она сказала:

– Мы поедем все вместе в школу, посмотрим, как ты устроишься, Чарльз, а потом я ненадолго уеду с мистером Хупером.

Киншоу стало скучно, тошно, он вообразил этот день. Чужое здание, куча незнакомого народу, машина уедет, и он останется с Хупepoм один. И тогда начнется.

На ольховом кусте прыгали, резвились корольки, задравши хвостики, как перья на головах у индейцев. Наконец он поднялся и стал к ним подкрадываться. Ему захотелось поймать птичку и подержать в ладонях. Под ногой хрустнул сук. Куст замер, птичьи перышки слились с ветвями. Когда он снова шагнул, они сразу вспорхнули. Киншоу услышал, как к дому едет машина мистера Хупера.

– Хочешь, еще чего-то покажу?

– Давай.

– Спорим, ты сроду такого не видел.

– Ну.

– Только тебе, может, не понравится.

– Почему?

– Испугаешься.

Филдинг удивился. Он сказал:

– Не так-то меня легко напугать.

Хупер долго вглядывался ему в лицо. Он соображал, правда это или нет. Он еще не раскусил Филдинга, ему еще не попадался никто такой откровенный и честный, чтоб мог что угодно сказать или сделать.

– А вот Киншоу боится.

Филдинг тут же повернул назад.

– Если не хочешь, мы туда не пойдем. И порядок.

Киншоу стоял в сторонке, руки в карманах. Он и гордился Филдингом, и обижался на него.

– Мне все равно.

– Оно живое?

– Нет, – сказал Хупер, – мертвое.

– А, тогда ничего. Только вот...

– Я же сказал – мне все равно. Иди с ним куда хочешь. На здоровье, – выпалил Киншоу. Филдинг рядом с Хупером все время его злил.

Когда вошли в Красную комнату, Филдинг ахнул:

– Бабочки! Сила!

– Мотыльки, – сказал Хупер. – Это разница. Они еще почище.

Филдинг жадно заглядывал в первый ящик.

– Как здорово видно! Даже волосочки видно!

Киншоу оцепенел.

– Их дедушка собирал. Он был знаменит на весь мир. Книжки про них писал и вообще. Они тыщи фунтов стоят.

– Врешь.

Хупер повернулся к Киншоу:

– А ты помалкивай, трус несчастный. Много ты понимаешь.

Филдинг сразу тревожно оглянулся. Киншоу отвел глаза. Хупер шел вдоль ящиков и заглядывал в лицо Филдингу.

– А тебе слабо потрогать!

Филдинг изумился.

– Чего слабо? Они же мертвые! Что они мне сделают?

– Тогда давай.

– Тут заперто.

– Нет. Крышка поднимается.

– А они не попортятся? Нам ведь влетит.

– Ничего. Я уже одного трогал.

–А...

Филдинг пошел к ящику. Киншоу стоял на пороге и думал: Хупер ему верит, он не заставит его открывать ящик, совать туда руку, доказывать – просто он ему верит. Вот какой Филдинг, вот каким надо быть.

С ним не так получилось. Хупер только на него посмотрел – сразу понял, что запугать его пара пустяков. Почему, Киншоу думал, почему? У него даже слезы навернулись от такой несправедливости. Почему?

Филдинг уже стоял на кресле и гладил по спине чучело куницы. Он всю руку выпачкал в серой пыли.

– Если их не чистить, они, по-моему, развалятся. Совсем сгниют.

– Нравятся тебе?

Филдинг слез с кресла на пол.

– Ничего, – бросил он без особого интереса. – Пахнут чудно.

И опять подошел к ящику и стал читать названия мотыльков, как будто это так, ерунда, ничего особенного, ничего страшного – как список пароходов, или собак, или цветов. Просто Филдингу нравилось все новое, нравилось делать все, что ему ни предложат.

Сказал только: «пахнут чудно». А ведь Киншоу больше всего в жизни ненавидел этот запах. Проходя мимо Красной комнаты, он всегда вспоминал тот вечер, когда Хупер его там запер, и дождь стучал в окно, и мотылек метнулся из-под абажура.

Недавно мистер Хупер говорил про мотыльков:

– Я всерьез подумываю, не позвать ли специалиста, пусть их оценит. Может, продать их все-таки, они никому из нас не нужны, никому.

– Ах, но это же семейная реликвия! А вдруг мальчики подрастут и всерьез ими заинтересуются? Как можно расстаться с такой редкостью?

Киншоу слушал ее и терзался; вообще, что бы она теперь ни сказала, ни подумала, ни сделала, ему казалось, что она совсем-совсем чужая. И он не мог удержаться и злился, он ужасно хотел, чтоб она стала другой, стала бы его мамой и самой собой, но и другим человеком. Теперь он думал: раньше лучше было.

Но только неправда это. Потому что раньше она вечно лезла к нему, говорила: «Ты один у меня остался, Чарльз, я так хочу, чтоб тебе было хорошо, ты понял, да? Ты понял?»

И тяжелый смысл ее слов больно его давил, он старался от него отделаться.

Хупер сказал:

– Пошли еще чего-нибудь придумаем.

– Ладно. А чего будем делать?

– Не знаю. Можем мои планы сражений посмотреть. И там все полки записаны. Это у меня в комнате.

– А зачем они?

– Для сражений.

Филдинг не понял.

– Мне нравится их чертить.

Филдинг повернулся к Киншоу:

– Пошли?

На темно-ореховом лице была забота.

– Мне все равно.

Но Хупер уже передумал. Он сказал:

– Ага, я знаю, что делать. Пошли на чердак.

И пошел вверх по лестнице.

Ворона, Киншоу подумал, чучело. И мало ли что еще. Еще запрут там. Господи.

– А Киншоу слабо.

– Заткнись, Хупер, по морде схлопочешь.

Филдинг переводил глаза с одного на другого. Грубость Киншоу его поразила. Хупер опять повернулся к Киншоу спиной и сказал, уже одному Филдингу: