Я в замке король

Киншоу вскочил. Его уже мутило от одного голоса Хупера. Он заорал:

– Заткнись, слышишь ты? Заткнись! Я тебе башку расшибу, всю морду разукрашу, если ты сейчас же не заткнешься!

Хупер от изумленья сразу смолк. Он приподнялся на коленки и хотел отползти. Киншоу сел на него верхом.

– Ну, теперь заткнешься?

– Да. Я...

– Только пикни еще – изобью. Ты больной, так что я тебя одной левой сделаю. Заткнись лучше.

– Нет, ты не станешь, ты не будешь... – И Хупер опять заревел от страха.

Киншоу секунду смотрел на него. Ему хотелось его стукнуть. Потом он повернулся и зашагал прочь. Он испугался того, что натворил, испугался, что у него вырвалось такое. Он ведь чуть не излупил Хупера, чтоб только не вредничал, не ныл, не приставал. Он сам ужаснулся, что дошел до такого бешенства.

Он побрел по поляне, поддавая ногами корни, вороша листву. Где-то рядом какая-то зверюшка хрюкнула, а потом взвизгнула, предупреждая своих.

Немного погодя он медленно побрел обратно, растянулся возле костра и глядел в его красное нутро, пока глаза не разболелись. Он теперь был как будто весь пустой, но зато успокоился. Не тронет он Хупера. Потрескивал, полыхал костер. Хорошо возле костра. И возле реки хорошо. Правда, он отдал Хуперу все свои вещи, так что сучья и сухие листья кололись через рубашку и джинсы.

Он окликнул:

– Хупер?

Тот не ответил.

– Как ты там?

– Заткнись.

Киншоу дрогнул. Ему стало стыдно. Он вспомнил, как Хупер кричал: «Мамочка, мамочка». Его это особенно поразило.

– Да не стал бы я тебя бить.

И сразу он понял, что теперь – все, опять он отдал мяч Хуперу. Но все равно он сильней, он тверже, он не такая сопля, как Хупер. И ничего, как-нибудь обойдется. Больше не надо будет убегать, во всяком случае, из-за Хупера. Не то чтобы они поменялись ролями, но что-то все же переменилось. Киншоу теперь поверил в себя.

Вслух он сказал:

– Слушай, Хупер, ты не волнуйся. Будем тут вместе, пока за нами придут.

Хупер не шелохнулся. Он тихо лежал в темноте. Но Киншоу его слышал. Он старался не думать про то, что будет, если за ними никто не придет.

Глава девятая

Они пришли. Уже совсем утром.

Оба не спали давно, с самого рассвета. Как только стало светать, вокруг защебетали птицы, их было полно на каждой ветке. Значит, они и ночью тут сидели, только помалкивали.

Киншоу подумал: ну вот, уже сутки. Но как будто год прошел, даже пять. Все, что было до леса, отступило в такую даль, что и не упомнить.

Он посмотрел на Хупера. Тот не спал и лежал на спине с открытыми глазами.

– Пойду сучьев соберу. А то погаснет.

– Ну и пускай.

– Нет, спичек полкоробка осталось. А неизвестно, сколько нам еще тут быть. Чего же разбазаривать.

Хупер сел, а потом, немного пошатываясь, встал на ноги. Он сказал:

– Ну, все прошло. Теперь нормально.

– А там у тебя позеленело – где ушибся.

Хупер ощупал ушибленное место.

– Шишки нет.

– Нет. Пойду за сучьями.

Тумана не было. Рассвет проник лес насквозь и как муаром одел стволы. Сперва бледный, серый, он понемногу желтел, потом набрался золота и пошел рыжими пятнами понизу, там, где лежали сухие листья.

Киншоу бродил, собирал сучья и слушал, как чирикают птички. Всю ночь тут таились, стерегли его, что-то затевали, следили за ним во все глаза, держали в страхе.

А солнышко все открыло, суетились птички и букашки, кипела жизнь. Он вздохнул, наконец-то легко, всей грудью.

– Пойду искупаюсь, – он сказал попозже. Они поели на завтрак помидоров и печенья. Хупер растянулся на траве в солнечном ромбе. Одежда на нем была как жеваная. Прямо рядом с ним, под кустом, дрозд колотил улитку о ровный камень – норовил разбить раковину. Хупер следил за ним не отрываясь.

– А ты лучше не лезь в воду. В тебе небось еще простуда сидит.

– Я выздоровел.

– Смотри.

– А в общем-то мне и неохота купаться. Сейчас вот возьму печенье и погляжу, подлетит эта птица за крошками или нет.

– Не подлетит она.

– Почему это?

– Потому что дикая. Не в саду ведь.

– Дурак, птицы все дикие, всегда.

– Не подлетит она, раз ты тут.

– А вот посмотрим.

– Только еду зря переводить. Нам ее беречь надо.

– Я же ей одни крошки дам. И чего ты везде суешься, Киншоу.

Но говорил Хупер беззлобно и не отрывал глаз от птицы.

Киншоу разделся, пошел и лег в реку, на самое мелкое место. Камни холодили ему плечи и зад, но были гладкие, не кололись. Его обмывала вода, текла и текла, расходилась, сходилась. Он подвигал ногами, как ножницами. Свет делался лимонным, цедясь сквозь листья в вышине. Они все время тихонько подрагивали. Две птицы – одна белая, одна черная – раздвинули их и взвились в высокое небо.

Киншоу закрыл глаза. Плавать ему не хотелось, вообще не хотелось шевелиться. Он думал: до чего здорово, до чего здорово. Хупер все следил за дроздом. Тот наконец добыл улитку из разбитой раковины.

Везде, везде ворковали голуби.

И тут он услышал первый крик. Залаяла собака. Сперва далеко, но они очень быстро приближались. Раз-два – и очутились совсем близко. Хруст-хруст-хруст – хрустели кусты. Они уже подходили к самой поляне, но слов пока было не разобрать. Собака снова залаяла.

Он открыл глаза и увидел, что Хупер сидит и на него смотрит.