Я вас предупредил

Я встал, прошлёпал босиком до кухни, по пути посмотрел на часы – четыре утра, – напился воды, словно только что действительно вернулся из путешествия по пустыне, где едва не умер от жажды, и, сказав вслух: «С ума можно сойти!» – рухнул на кровать. Но до утра так и не уснул. Сон выбил меня из колеи окончательно. Я пытался найти хоть какую-нибудь логическую нить в посетивших меня сновидениях, но ассоциации уводили меня то в глухой ночной лес, то в пески, то в палату умалишённых, где я отвечал на вопросы лечащего врача, моего однокашника, путаясь в самых элементарных вещах, так что в конце концов меня стала колотить дрожь, и я прямо с утра решил пойти к психиатру. Откладывать визит не имело смысла, тем более что командировка мне действительно предстояла.

У двери нашей лаборатории я встретил двоих врачей-практикантов, Сашу Круглова и Сашу Монахова, их интерн-сектор находился рядом с нашим отделением, за стеной.

– Привет интерн-шизикам, – шутливо приветствовал я их, останавливаясь, решив соблюдать хотя бы внешнюю бодрость при полном отсутствии внутренней. – Что это у вас вид похоронный?

– Кузя сдох, – угрюмо сказал Монахов, отличавшийся редким лаконизмом речи.

– Ах ты, несчастье какое! – посочувствовал я. Кузей звали нашего институтского кота. – Вероятно, от нехватки подруг.

– Нет, – сказал Саша Круглов, обладавший редким даром принимать шутки всерьёз. – Понимаешь, мы испытываем… с шефом, конечно, новый генератор психополя, сначала на крысах пробовали, а потом на… В общем, Кузя взял и сдох.

– Не рассчитали дозировку излучения, – небрежно сказал я. – Вот и сдох ваш несчастный Кузя, царство ему небесное, хороший был кот. Экспериментаторы! А какова программа?

– Психомотив одиночества, – буркнул малообщительный Монахов.

– Пси… мотив чего? – тупо переспросил я.

– Одиночества, – терпеливо повторил Круглов. – Программа включает гипноиндукционное вступление, то есть подавление воли перципиента, и волновую передачу, внушающую явление пассионарной психоизоляции и прорыв подсознания во сне.

– Ну конечно, – сказал я, шалея. – Одиночество… аккурат через день.

– А ты откуда знаешь? – подозрительно посмотрел на меня Монахов. – Валька растрепалась?

Валькой была новенькая лаборантка в их секторе, часто забегавшая к нам.

– Ага… то есть нет. – Я постепенно отошёл. – Стена, понимаешь ли, тонкая, вот в чём дело, друг ты мой ситный. Психомотив одиночества. – Я вдруг захохотал с облегчением. – Основатели цивилизации Виктор-Адам, Алёна-Ева… пришельцы… ха-ха-ха… Параллельное измерение! Паршивцы!

Я хохотал до колик в животе, а оба Александра тревожно рассматривали меня, явно вспоминая классификацию шизоидов и решая, к какому классу сумасшедших отнести меня.

– На крысах? – спросил я слабым голосом, изнемогая. – Гениально! Молодцы практиканты! Психомотив одиночества проверять на крысах и кошках – это гениальная мысль! Кто автор?

– Шур, – помолчав, сказал Монахов, – чего это его так развеселило? – Он снова оценивающе посмотрел на меня. – Не понял я его намёков на тонкую стенку.

– Эх вы, юмористы. – Я вздохнул. – Дело в том, что вы чуть было не отправили меня по пути кота Кузи. Так-то, экспериментаторы! Генератор ваш стоит небось у самой стены, справа от входа?

– Стоит, – подтвердил Круглов. – Ну и что?

– Ну вот, а с другой стороны стены – моё рабочее место!

Через час я стал знаменитостью института номер один.

Меня замучили расспросами девушки, выясняя в основном, кто такая Алёна, постоянно донимали ехидными репликами друзья. А потом начальство в лице Пантелеева и директора института послало меня под неусыпным надзором в командировку в Киев вместе с результатами анализов и записями на плёнке моих ответов на все существующие психотесты. В Киевском институте экспериментальной медицины меня ждали академики-психиатры с новейшей медицинской и вычислительной техникой.

В поезде я помог какой-то девушке внести в купе чемодан, а когда случайно вскинул на неё взгляд – даже не удивился, просто не поверил: это была Алёна.

Мы стояли, оба одинаково потрясённые, и молчали. А я вспомнил сон с пустым городом и пожалел, что кругом полным-полно пассажиров, что мы не в пустыне, вдвоём, только она и я.

1979 год

Мера вещей Цикл «УАСС»

Шлюп медленно дрейфовал в струе кристаллического аммиака, выброшенного совсем недавно из глубин атмосферы Юпитера. Под ним образовалась сияющая, клочковатая, жёлто-оранжевая бездна, в которой угадывались колоссальные провалы, нагромождения облачных масс и кипение атмосферных течений. С высоты в сорок тысяч километров Юпитер не был ни полосатым, ни пятнистым – невероятный по размерам кипящий котёл, в котором то и дело взлетали вверх ослепительно-жёлтые султаны аммиака, оранжевые протуберанцы гелия и серебристые волокна водорода; котёл, поражающий воображение и заставляющий человека жадно вглядываться в его пучины, испытывая суеверный страх и не менее суеверный восторг, и с особенной остротой воспринимать масштабы космических явлений, одним из которых был Юпитер – вторая неродившаяся звезда Солнечной системы.