Я вас предупредил

– Я верю. – Банглин на несколько секунд задумался, мысль его ушла в дебри памяти, в прошлое. Наумов определил это интуитивно. – Мне кажется, вы преувеличиваете размеры проблемы. И недооцениваете себя. Я не чувствую в вас уверенности, профессиональной уверенности врача, не говоря уже об уверенности психологической, гражданской. Даже не зная всех событий, могу предположить, что вы задумались над шкалой общественных ценностей, так? Но и не имея понятия о существовании определённых нравственных норм, присущих обществу на данном этапе развития, норм врачебной этики, право врача решать – какой метод использовать для лечения больного, можно принять решение исходя из одного простого принципа, вы его знаете: мера всех вещей – человек! Человек – и никто и ничто другое! Да, было бы интересно раскрыть тайны Юпитера «одним ударом», и этот интерес общечеловечески понятен: кто бы мы были, не имей страсти к познанию? Любопытства? И всё же пусть вас не смущают доказательства и примеры прошлого. К сожалению, кое-кто прав: как и сотни лет назад, человек иногда рискует жизнью во имя неоправданных целей, а тут – познание открытой внеземной цивилизации, случай беспрецедентный в истории человечества! Плюс к этому возможное предупреждение гибели исследователей. Поневоле задумаешься, я вас вполне понимаю. Ведь мы не отступим, нет? Да и куда отступать? За нами – мы сами. Вот и подумайте, разберитесь в себе, а когда придёт уверенность, когда вы будете убеждены в своей правоте – позвоните мне, и мы вернёмся к этой теме. Только времени у вас мало. Заседание Совета послезавтра, и к этому сроку вы должны быть готовы.

Наумов кивнул. Банглин помолчал, медля выключать связь, выжидательно глядя на врача. Наконец Наумов шевельнулся.

– Я не буду звонить… должен решить сам. Извините, если… А ещё вопрос можно? Совет собирается из-за случая с космонавтами?

Банглин вдруг улыбнулся по-настоящему: улыбка у него была хорошая, добрая и немного грустная.

– Я же сказал: не преувеличивайте проблемы до масштабов, способных потрясти человечество. Нет, Совет будет решать множество задач, и лечение поражённых излучением учёных – одна из них. Но для вас, – Банглин погасил улыбку, – для вас она остаётся главной. Это именно тот экзамен, не сдать который вы не имеете права. Всего вам доброго.

Виом погас.

«А ведь он решил, – понял Наумов. – Он решил, это заметно. И Зимин решил – по-своему, и Молчанов… А я… Я – врач? Чего я боюсь больше всего: принять неправильное решение или оперировать? Не знаю… не знаю!»

Наумов убрал одну из прозрачных стен кабинета и подошёл к образовавшемуся проёму.

Как странно: один говорит – проблема серьёзней, чем ты думаешь, и он прав. Другой – не преувеличивайте масштабы проблемы, такие тысячами встают перед человечеством, и он тоже прав! Наверное, всё дело в том, что проблема, мизерная для всего рода людского, оборачивается макропроблемой для одного человека, перед которым она встала, превращается в такую ношу, что выдерживает далеко не каждый. Но чёрт возьми, каким же образом из тысяч субъективных мнений формируется одно объективное знание? Маленькая задачка, слишком ординарная для цивилизации, и как же она велика, когда выходишь на неё один на один!.. Как сделать, чтобы не ошибиться? Как спасти двоих, стоящих на грани вечности, и уберечь живых, рискующих жизнью каждый день, идущих на подвиг и не знающих этой своей добродетели? Как?..

Над чёрным остриём вулкана на другой стороне бухты всплыл узкий серп месяца – чаша амриты, из которой боги извечно пили своё бессмертие. Бухту пересекла зыбкая, блещущая рассыпанным жемчугом полоска. Кричала птица, вздыхал ленивый прибой…

Наумов подставил лицо прозрачному свету, а в ушах вдруг раздался басовитый гул юпитерианских недр, свисты и хрипы радиопомех, писк маяков и исчезающий, задыхающийся человеческий голос: «Падаю! Не могу… Прощайте!..»

Спасти тех, кто сейчас идёт на штурм Юпитера и кто пойдёт завтра… и спасти двоих, перегруженных чужим знанием, – на каких весах это измерить? И если спасти облучённых, если поставить задачу – любой ценой спасти космонавтов, то кто-то снова будет падать в Юпитер?..

«Падаю!.. Не могу… Прощайте!..»

«А я могу?!» – крикнул Наумов в лицо ночи. Неслышно крикнул, сердцем, страстно желая, чтобы пришло к нему ощущение будущей удачи. Кто он – без права на ошибку? Мыслящая система, загнанная в тупик логикой трезвого расчёта. Но с другой стороны – имеет ли он право на ошибку? Выходит, цена ошибки – тоже человек? Его жизнь и смерть? Быть самим собой – не в этом ли главное твоё достоинство, человек?

Проклятая птица под окном перестала кричать, но она могла себе позволить снова и снова будоражить ночь криком. Лишь Наумов не мог позволить себе криком показать своё отчаяние и бессилие. Или, может быть, наоборот – силу?..

Он позвонил домой и сказал, что остаётся готовиться к операции.

Колебания его не умерли, но умер прежний Наумов, не испытывавший неудач и поражений и потому ещё не знающий, что такое жизнь…

1981 год

Операция «Терпение»