Я - ведьма!

Итак, он стоял на табуретке — лицом к дивану, спиной к креслу, где сидела спеленутая скотчем Алена. Он был совершенно голый, если не считать наручников из пластыря и веревочной петли на шее. Чьи-то руки придерживали его сзади — не крепко, скорее для профилактики…

«Быть может, удастся вырваться?» — слабо подумал он.

И вдруг ослепительно, беспросветно понял: даже если эти трое сейчас мило попрощаются и уйдут — вырваться уже невозможно. Шаг вправо, шаг влево, шаг в сторону — и он будет раскачиваться в петле вместо керамической люстры.

«Господи, за что? — тоскливо провыл журналист. — Что я мог сделать? Кому это нужно?»

Один из безликих достал из кармана куртки мобильный и набрал номер.

— Все готово, — индифферентно сообщил он. — Ждем.

Тишина тянулась бесконечно. Наконец Артем услышал, как тихо открылась входная дверь и приближающиеся, уверенные шаги «Командора»…

В комнату вошла девушка.

Высокая, худая, черноволосая, в красном костюме и слепых черных очках. Широко расставив длинные ноги, она остановилась напротив него и улыбнулась. Улыбка была странной — в ней было что-то неправильное, казалось, она заедает на ее лице, словно старая граммофонная пластинка.

Белой акации гроздья душистые
ночь напролет нас сводили с ума…
         …нас сводили с ума…
         …нас сводили с ума…

«Я схожу с ума…» — с надеждой подумал Артем.

В правой руке девица держала незажженную сигарету, и шкафообразная тень без лица вымуштрованно протянула ей зажигалку. Она прикурила и быстро, с наслаждением затянулась.

Несколько секунд Тёма напряженно наблюдал, как коричневая трубочка сигареты превращается у него на глазах в столбик пепла. Один глубокий вдох, и нечто становится ничем. И стоит только щелкнуть пальцем — пепел рассыпется прахом…

Черные очки словили его бегающий взгляд. Глубоко, насмешливо посмотрели ему в глаза. И Артем понял, что это не сон, не кошмар, не какое-то ужасное, невозможное недоразумение.

Он узнал ее. И впервые за все это время ему стало по-настоящему страшно….

— Привет! — сказала она. — Прекрасно выглядишь. Заматерел, потолстел, и кляп тебе к лицу. Не говоря уже о веревке.

…потому что его вопиющий об ошибке вопрос «За что?!» получил вполне конкретный — неоспоримый — ответ.

Гостья подошла к разложенному дивану, собрала в охапку любовно застеленную Аленой постель и швырнула ее в угол.

— Не переживай. Больше она тебе не понадобится. Когда ты слезешь со своего пьедестала, тебя обрядят в новое и чистое.

Одним сильным, жестким рывком девица собрала диван — так, схватив за шиворот, ставят на ноги разнюнившегося в луже алкоголика, — села и, откинувшись на спинку, поставила ногу в остроносом ботинке на велюровый подлокотник.

— Ну что, поговорим? — механические губы недобро улыбнулись ему. — Я, знаешь ли, люблю долгие душевные беседы со старыми друзьями. И времени на них мне не жалко. Тем более что во время душевных бесед время летит незаметно… Правда, — скривилась она, — в силу некоторых технических причин беседа получится несколько односторонней. Но не беда. Я и так знаю все, что ты можешь мне сказать. Ты очень рад меня видеть, не так ли? Но хотел бы вежливо поинтересоваться: какого черта я радую тебя своим визитом? Отвечаю: исключительно из гуманных соображений. Я пришла, чтобы помочь тебе покончить жизнь самоубийством, раскаявшись в своем предательстве. Это, знаешь ли, старая добрая традиция всех предателей — вешаться, как Иуда Искариот. Правда, говорят, повесившись, он совершил еще больший грех… Но я и тут пойду тебе навстречу. Поскольку самоубийство будет только официальной версией, а сам ты останешься абсолютно чист перед Богом. Ведь тебе, по несознательности, вешаться совершенно не хочется. А вот придется…

Гостья вскочила с дивана, подошла к нему и поставила ногу в черном ботинке на край табуретки. Ее лицо — злое, узкое, как нож, — было совсем близко.

— Хочешь спросить, неужели я такая дура, чтобы убивать тебя при свидетелях? Увы… Твою свидетельницу найдут тут в состоянии глубокого наркоманского одурения. И десять человек подтвердят: в тот час, когда она лицезрела меня здесь, я находилась совершенно в ином месте. Как? Больше вопросов нет?

«Странно, — неприязненно отметил он, поражаясь, что его мозг способен думать сейчас о столь несущественном. — Она нисколько не изменилась. Ни на складку, ни на морщинку… Ведь прошло столько лет… Выглядит моложе Алены…»

В ее чересчур молодом лице было нечто противоприродное, мистическое, будто она была не она, а призрак его неизменной, неподвластной годам вины.

— А ты надеялся, что больше никогда меня не увидишь? — прошипела девица. Злобные слова извивались на ее будто сломанных губах, подобно змеям на голове Медузы Горгоны. — Я знаю, что ты хочешь возразить мне. Можно говорить о предательстве друга, нарушении присяги, предательстве родины. Но в таких низменных, кухонно-бытовых играх, как отношения мужчины и женщины, столь громкое слово неуместно. И знаешь, что я тебе отвечу?