Я, Вергилий

Мы продрались сквозь толпу и вошли в предназначенное для нас помещение. Здесь было сравнительно тихо, хотя и тут толклось полно народу; несмотря на то что я всё здесь знал, я чувствовал себя как чужестранец: быть одним из зрителей — совсем не то, что одним из главных действующих лиц, и я отдавал себе в этом полный отчёт. Все, я чувствовал, смотрели на меня. Разговоры прекратились, поползли шепотки — и ни один из них, я уверен, не был для меня лестным. Меня оценивали, находили придурковатым, недостойным быть защитником. Несмотря на то что день был холодный, я чувствовал, что под тяжёлой шерстяной тогой по всему телу выступил пот, а во рту пересохло так, будто я съел целую пригоршню песка.

Я пламенно желал оказаться в каком-нибудь другом месте. Или, ещё лучше, умереть и чтобы меня уже похоронили.

Филон болтал в другом конце зала с пожилым мужчиной. Увидев, что вошли мы, он прервал беседу и неторопливо пошёл в нашу сторону. Он чувствовал себя совершенно непринуждённо, даже улыбнулся, положив ладонь на мою руку.

   — Всё готово, Вергилий? — спросил он.

Голос не повиновался мне. Я кивнул и так сжал свитки, на которых была записана моя речь, словно почувствовал, что кто-то подскочил ко мне сзади и хочет их украсть, оставив меня безмолвным перед лицом присяжных.

   — Молодец. Только не надо так волноваться, тебя не съедят, мы намерены победить. — Он обернулся к Прокулу. Я заметил, как сузились его глаза, когда он увидел исхудалое лицо Прокула, его затравленный взгляд, тогу, сидевшую на нём, как на пугале. — Как поживаешь, Квинт?

   — Хорошо, спасибо. — Прокул попытался улыбнуться. Результат был удручающий.

   — Мы намерены победить, — повторил Филон другим тоном, как будто разговаривал с ребёнком. — А теперь иди вон туда и посиди рядом с братом, пока я поговорю здесь с юным Вергилием.

Прокул, словно марионетка, сделал то, что ему велели. Филон, насупившись, смотрел, как он удаляется.

   — Значит, он всё ещё не оправился? — тихо спросил он у меня.

   — Нет, ещё нет. И сомневаюсь, что вообще когда-нибудь оправится.

   — О Юпитер! — Филон отвернулся. — Одно утешение, что этого ублюдка уже нет в живых. Но это не вернёт их.

   — Нет, — ответил я. — Не вернёт.

Прищуренные глаза посмотрели на меня в упор, затем он хлопнул меня по плечу.

   — Ну ладно, муж, — сказал он. — Хватит об этом. Давай с этим покончим.

Филон мне нравился. Это был маленький человечек чуть за сорок, едва достававший мне до плеча, худой и жилистый, как терьер, и такой же энергичный. К тому же он был блестящий судебный адвокат — не такой, как Цицерон, конечно, но и ему не было равных, — человек огромной эрудиции и культуры. Я не мог пожелать себе лучшего — или более приятного — руководителя.

   — Котта ещё не прибыл, — заметил он, — но пока ещё рано. Фавония тоже нет. — Фавоний был судья.

   — Вы думаете, он появится? — Бабочки засуетились всерьёз, и я хватался за соломинку.

Он улыбнулся.

   — Котта? Конечно появится. Я сам видел его вчера вечером. Не беспокойся, парень, всё идёт по плану. Я же говорил, что мы собираемся победить.

   — Вы не можете быть в этом уверены. — Какой-то демон завладел моим языком. Ни один адвокат не сказал бы так в день суда.

Он как-то, странно посмотрел на меня, казалось, будто хотел что-то сказать, но потом передумал.

   — Конечно не могу. Нет ничего надёжного в этом изменчивом мире. Но ведь мы можем сделать всё, что от нас зависит, правда?

   — Да, конечно. — Я улыбнулся.

Внимание Филона привлекло какое-то движение позади меня, у дверей.

   — А вот и Котта, — сказал он.

Я обернулся. Котта только что вошёл в окружении своих друзей. Увидев нас, он помахал рукой и направился в нашу сторону. Он выглядел свежим и беззаботным — даже счастливым, — как будто это судебное разбирательство было вечеринкой, устроенной в его честь. Не похож он на человека, обвиняемого в убийстве, подумал я.

Мне это должно было бы показаться подозрительным. Если бы я не был так занят своими мыслями, наверно, я бы почуял неладное.

   — Вергилий. Филон, — кивнул он нам. — Прекрасно. Можем приступать.

Филон рассмеялся.

   — Не торопись так, — сказал он. — Мы не можем начать без судьи, и присяжных собралось ещё только половина.

   — Всё в порядке, не так ли? Я имею в виду, вам удалось...

   — Конечно, конечно, — поспешно отозвался Филон.

Котта с облегчением вздохнул.

   — Отлично, — сказал он и повернулся ко мне: — Ну как, Публий? Всё готово к великому дню?

   — Не совсем, — улыбнулся я. Бабочки крыльями легко коснулись моих внутренностей.

   — Ты совершишь чудеса, я уверен. Не беспокойся. — Он оглядел быстро заполняющийся зал судебных заседаний. — Противники уже явились?

   — Альбин вон там, в дальнем углу, разговаривает с Барбатом.

Я посмотрел в другой конец зала. Барбата я знал. Наш главный оппонент — отец убитого — был типичным римским аристократом, высокий, с прямым носом, с высокомерным, словно у верблюда, выражением лица. Он разговаривал (или, вернее, говорил с таким расчётом, чтобы его услышали) с седым сутуловатым человеком намного старше себя, в сенаторской тоге с пурпурной каймой.

Толпа зашевелилась и притихла. Филон вновь посмотрел на дверь.