Я вернусь...

Сыновья имелись и у министров, и у академиков, и даже у директоров гигантов большой химии. А не сыновья, так дочки, а если не дочки, то племянники или племянницы... Словом, на этом празднике жизни Сеньке Буденному была изначально уготована роль официанта – подай-принеси, отойди-подвинься.

Тем не менее Зимин, стиснув зубы, закончил институт. Без бумажки ты букашка, а с бумажкой – человек – это он усвоил твердо. Без какого-никакого диплома с тобой нигде и разговаривать не станут. Кому ты такой нужен – хоть здесь, хоть за границей?

Одним словом, когда грянули времена кооперативов и частного предпринимательства, Зимин активно ударился в бизнес. Здесь ему тоже пришлось довольно туго, поскольку никакого начального капитала у него и в помине не было, а братва наезжала, и в каждом официальном кабинете за каждую паршивую бумажонку приходилось платить, платить и еще раз платить. Но он прорвался, оставив на всевозможных рогатках и препонах половину собственной шкуры и добрую треть мяса, а когда, прорвавшись, огляделся вокруг бешеными, все еще налитыми кровью глазами, обнаружил на очень небольшом удалении от себя фирму Рамзеса-Адреналина, которая занималась почти тем же, что и его контора, и с которой ему сам бог велел иметь дела.

И пошло и поехало. Бизнес у них шел неплохо и шел бы еще лучше, если бы не Адреналинова страсть к игре, из-за которой не только сам Адреналин, но и его верный друг и партнер Зимин не раз оказывались на самом краешке финансовой пропасти, откуда нет возврата. Один лишь Зимин знал разгадку пресловутых Адреналиновых чудес, когда тот, как легендарная птица Феникс, раз за разом восставал из пепла после своих катастрофических загулов. Не было никаких чудес. Не было, не было и не было! Даже сам Адреналин не догадывался, чего стоили Зимину эти его чудеса. Сколько Зимин бегал, просил, унижался, раздавал и, главное, впоследствии выполнял немыслимые обещания, сколько раз дочиста выгребал собственную кассу, чтобы оплатить долги этого придурка! Зачем? Да черт его знает! Любил он этого чокнутого, как сказал все тот же Пушкин, любовью брата, а может быть, еще сильней. Ну и где-то там, на далеком горизонте, мерещились Зимину какие-то смутные, но грандиозные перспективы. Если бы только Адреналин избавился от своей пагубной страсти, они бы горы свернули, и тогда все эти Чубайсы, Вяхиревы и прочие мамонты отечественной экономики тихо томились бы у них в передней, ожидая аудиенции.

После третьего крупного проигрыша Зимин имел с Адреналином длинный и нелицеприятный разговор – не дружеский, нет, а такой, какой бывает между деловыми партнерами, когда один из них начинает валять дурака и крупно подводить другого. Адреналин тогда твердо пообещал взять себя в руки, и, возможно, именно это обещание послужило причиной его отчаянного отказа играть на активы собственной фирмы – отказа, который привел к таким непредсказуемым последствиям.

Зимин ничего об этих последствиях не знал. Он вообще ничего не знал, кроме того, что Адреналин опять играл, проигрался в пух и прах, учинил безобразное побоище в чужой квартире и был заточен на пятнадцать суток за антиобщественное поведение. Отсидка в милиции привела к срыву одной очень крупной и, что самое обидное, долгосрочной сделки с американцами, сулившей просто фантастические барыши. Зимин сражался за эту сделку, как лев, в течение целых восьми месяцев, и вот все пошло козе под хвост из-за очередной выходки неисправимого Адреналина!

Поэтому нет ничего удивительного, что Зимин пулей примчался в офис Адреналина, как только узнал, что этого мерзавца выпустили из кутузки. Он всю дорогу пытался придумать речь – выдержанную, культурную, без крика и брани, но такую, чтобы даже этот отморозок наконец понял, какое он, в сущности, подлое дерьмо. Однако в голове все время крутилась самая что ни на есть нецензурная брань, и в офис к Адреналину Зимин прибыл, находясь уже в последнем градусе бешенства.

То есть это он так думал, что в последнем. В тот день ему предстояло узнать много нового о себе и окружающем мире, и одним из его открытий было то, что самого последнего градуса у бешенства не бывает.

Это самое первое свое открытие он сделал, когда, вихрем ворвавшись в приемную Адреналина, обнаружил, что секретарши на месте нет, дверь кабинета заперта, а из-за нее доносятся хриплые женские стоны самого интимного свойства. Зимин покосился на пустое кресло секретарши, вполголоса отпустил крепкое словцо и решил немного подождать – в конце концов, это не могло продолжаться долго. Прошло десять минут, потом двадцать, потом полчаса, а стоны за дверью не только не стихали, но, напротив, становились все громче и утробнее, пока не превратились сначала в крики, потом в вопли и, наконец, чуть ли не в визг, непрерывный и пронзительный. Терпеть подобное издевательство у Зимина просто не осталось никаких сил, поэтому он пулей сорвался с кресла, подскочил к двери кабинета и с ходу забарабанил в нее кулаком.

Он успел слегка запыхаться, когда из-за двери сквозь непрерывный бабий крик раздался задыхающийся голос Адреналина: