Я вещаю из гробницы. Здесь мертвецы под сводом спят

– Ты права, – услышала я сама себя. – Я была в церкви этим утром. Я пришла рано, чтобы помолиться, и просто оказалась там в то время, когда обнаружили тело мистера Колликута.

Это проучит тебя за то, что обвиняешь меня в подслушивании у замочных скважин, – подумала я.

– Мистера Колликута? Тело?

Она вскочила на ноги, опрокинув чайник на пол.

– Боюсь, что да, – сказала я. – В склепе. С противогазом на голове. В высшей степени необычно.

С поистине ужасающим воплем Фели вылетела из комнаты.

Я последовала за ней вверх по лестнице.

– Прости, Фели, – мягко окликнула ее я, постучав в дверь. – Это само вырвалось.

Деревянные панели приглушали ее рыдания. Как долго она сможет сопротивляться желанию узнать кровавые подробности? Придется подождать.

– Я знаю, ты расстроена, но только подумай, как это воспримет Альберта Мун.

Долгие захлебывающиеся рыдания резко оборвались икотой.

Я услышала шаги туфель по ковру и поворот ключа. Дверь распахнулась, и появилась Фели, мокрая и опустошенная.

– Альберта Мун? – переспросила она, поднеся руку ко рту.

Я печально кивнула.

– Лучше впусти меня, – сказала я. – Это длинная история.

Фели бросилась на кровать лицом вниз.

– Расскажи мне все. С самого начала.

Довольно странно, она использовала почти те же слова, что инспектор Хьюитт, и я рассказала ей, так же, как и ему, свою захватывающую историю, опустив только те самые существенные моменты, которые я хотела приберечь для себя.

– Противогаз, – всхлипнула она, когда я закончила. – Почему, во имя неба, на нем был противогаз?

Я пожала плечами.

– Не знаю, – ответила я.

На самом деле я знала – или, по крайней мере, догадывалась.

За последние восемь-девять месяцев я провела изрядное количество часов, корпя над страницами «Принципов и практики медицинской юриспруденции» Тейлора,[12] проиллюстрированные фотографиями тома которой мне посчастливилось обнаружить на верхней полке бесплатной библиотеки Бишоп-Лейси, где они были спрятаны. Благодаря выдающемуся подарку удачи они были примерно такого же размера, как «Остров приключений», «Замок приключений» и «Море приключений» Энид Блайтон,[13] так что я, ловко поменяв суперобложки, смогла вволю изучить их в закутке читального зала.

– Боже мой, Флавия! – сказала мисс Пикери, главная библиотекарша. – Да ты книжный червь, верно?

Если бы она только знала.

– Может быть, произошла утечка газа, – приглушенным подушкой голосом сказала Фели. – Может, он пытался спастись от испарений.

– Может быть, – уклончиво сказала я.

Хотя утечка одноокиси углерода из подвального церковного монстра была вероятна, проблема заключалась вот в чем: поскольку этот газ без запаха, без цвета и без вкуса, как мистер Колликут мог его обнаружить?

И маловероятно, что спустя шесть недель в том, что осталось от его крови, найдутся хоть какие-то поддающиеся измерению следы этого вещества. В случаях отравления одноокисью углерода, как я хорошо знала, газ (СО) связывается с гемоглобином в крови, замещая кислород, который тот разносит по клеткам тела, и жертва умирает от простого удушья. Пока человек жив (если его, конечно, вытащат из отравляющей атмосферы), одноокись углерода довольно быстро выводится из крови, и кислород пополняется благодаря дыханию.

Трупы – совсем другой коленкор. Поскольку дыхание прекращается, одноокись углерода остается в теле на довольно продолжительный промежуток времени. И правда, хорошо известный факт, что одноокись можно обнаружить в газах, испускаемых трупом, который мертв уже несколько месяцев.

Не имея легкого доступа к крови или внутренним органам покойного мистера Колликута, я просто не могу быть уверена. Даже если бы под его телом осталась лужа крови, газ давно бы уже улетучился под действием воздуха в гробнице, каким бы вонючим тот ни был.

Я вспомнила тот момент, когда я сунула лицо в бездну, – волну холодного резкого запаха гниения, устремившегося в мои ноздри.

– Эврика! – воскликнула я, не в силах сдержаться.

– Что такое? – спросила Фели. Она тоже не смогла сдержаться.

– Летучая мышь в органе! – возбужденно сказала я. – Она как-то попала в церковь. Готова поспорить, что какое-то окно разбито! Как ты думаешь, Фели?

Моя отговорка была не особенно оригинальной, но это было лучшее, что я смогла придумать так быстро.

Хорошо, что она не может читать мои мысли. На самом деле я думала вот о чем: порыв холодного ветра из якобы запечатанного склепа напомнил мне о словах Даффи касательно стихотворения на надгробии Кассандры Коттлстоун.

I did dye
And now doe lye
Att churche’s door
For euermore
Pray for mye bodie to aleepe
And my soule to wake[14]

«Она лежит у порога церкви, – сказала Даффи, – потому что была самоубийцей. Вот почему ее не похоронили с остальными Коттлстоунами в склепе. По правилам ее и вовсе нельзя было хоронить на церковном кладбище, но ее отец был членом городского магистрата и мог перевернуть землю и небо, что он и сделал».