Я вещаю из гробницы

— Которое кровоточит, — с энтузиазмом добавила я.

— Ты подтвердила это в лаборатории? — поинтересовался Адам.

— Я собиралась, но мне помешали. Я видела, вы пробовали это вещество в церкви. Что вы думаете?

— Я подожду твоего химического анализа. А потом мы посмотрим, совпадут ли результаты в твоих мензурках с моими вкусовыми рецепторами.

— Что вы хотели мне сказать? — спросила я. — О чем я должна знать?

Лицо Адама стало неожиданно серьезным.

— В последние дни войны человек по имени Джереми Поул, с которым я был знаком в университете, проводил исследования в Национальном архиве и совершил поразительное открытие. Изучая кипы довольно скучных хартий, он наткнулся на маленькую книжечку, которая когда-то хранилась в библиотеке или скрипториуме аббатства Гластонбери, разграбленного — нет другого слова, чтобы описать произошедшее, — Генрихом Восьмым в тысяча пятьсот тридцать девятом году, несмотря на то, что бенедиктинские монахи, как говорили, были в хороших отношениях с королевской семьей. Полагаю, это доказывает тот факт, что королевская семья не была в хороших отношениях с бенедиктинцами. Вестминстерское аббатство, как ты помнишь, началось как монастырь бенедиктинцев.

Их библиотеки славились редкими и уникальными документами; а в Гластонбери хранилось большое количество свидетельств о ранней истории Англии.

На самом деле я ничего не помнила. Эту часть истории я никогда не знала, но мне понравилось, как Адам делает вид, что я в курсе. Он явно прогрессирует с каждой минутой.

— В открытии Поула была некая странность; хотя старинная переплетенная в кожу книжица была засунута среди множества заплесневелых судебных свитков из сыромятной кожи, ни над ней, ни под ней не было никаких указателей или отметок.

— Ее поставили туда недавно, — сказала я.

— Отлично. К такому выводу пришел и Поул.

— Кто-то ее там спрятал.

— Пять баллов, Флавия, — сказал Адам. — Отличная работа.

Я с трудом сдержалась, чтобы не отмахнуться.

— Пролистав ее, он пришел к выводу, что это хозяйственная книга, написанная по-латыни, и что ее вел келарь аббатства Гластонбери, некий Ральф: расходы и прочее, и тому подобное. Ничего особенно любопытного. Несколько заметок там и сям о происходящих в аббатстве событиях: ужасных бурях, смертях и засухах. Не хроника как таковая, а скорее дневник занятого человека, в первую очередь обеспокоенного кладовой, пчелами и состоянием огорода с травами, и именно поэтому Поул обратил на него мое внимание.

Как это бывает со многими монастырскими документами, книга была испещрена заметками на полях — теперь мы именуем их сносками; короткими записями на разные темы, например: «не забыть яйца», «медовуха для живота отца-настоятеля» (медовуха — это приправленный специями медовый напиток, ферментированный результат пчеловодства, модный в монастырях, что-то вроде современного пива «Гиннесс»).

Так или иначе, Поул лениво листал эти заметки — на самом деле это была не его стезя, видишь ли, — когда он наткнулся на слово adamas: бриллиант по-латыни. Более чем необычное слово для монастырских заметок.

В заметке на удивление сухо говорилось о смерти епископа — Танкреда де Люси.

В течение нескольких секунд мой мозг не осознавал, что услышали мои уши.

— Де Люси? — медленно переспросила я наконец. — Может ли быть…

— Очень возможно, — ответил Адам. — Фамилия де Люсов, как ты знаешь, древняя и имеет норманно-французские корни. Есть, конечно, известная история о сэре Томасе Люси из Шарлкот-парка в Уорвикшире, заявившем — хотя, скорее всего, он ошибался, — что к нему привели молодого человека по имени Вильям Шекспир, обвиненного в браконьерстве и убийстве оленя в Шарлкоте.

— Проклятие! — сказала я.

— Именно, — согласился Адам.

Он поднял камешек и швырнул его в сторону бултыхающихся уток. Они взволнованно закрякали, захлопали крыльями и снова вернулись к нырянию и плаванию.

— Но это не все, — продолжил он. — Ты хочешь слышать продолжение?

Я на него так посмотрела.

— Несколькими страницами дальше келарь Ральф записывает, что епископа похоронили — это тебя заинтересует: в Лейси.

— Не в Бишоп-Лейси?

— Нет. До его смерти он не носил это название.

Его погребли, по словам Ральфа, который наверняка был на похоронах, «с великой торжественной помпой в митре, мантии и с епископским посохом».

— С посохом, в который было вделано «Сердце Люцифера»?

— Именно, — Адам проговорил это так тихо, как будто нас могли подслушать. — На полях Ральф записал: «oculi mei conspexi» и одно слово — «adamas», что означает: «я видел бриллиант своими собственными глазами». Любопытно, что для своих заметок на полях он выбрал латынь.

— Почему? — поинтересовалась я.

— Потому что каждый человек в аббатстве мог прочитать их с такой же легкостью, как и сам дневник на английском.

— Может, кто-то другой сделал эту заметку.

— Нет, почерк тот же самый. Это значит, что у нас есть свидетельство очевидца — или почти очевидца — того, что святой Танкред был похоронен в митре, мантии и с епископским посохом, «Сердцем Люцифера» и так далее.

— Но почему никто это не обнаружил?