Я видел, как живет Италия

Но вот и По; она катит свои грозные воды посреди земли, которая кажется в это время года и богатой, и благополучной, но какой-то ненадежной. Зато после Феррары все кажется «построенным надолго». Заводы ли — эти венцы прогресса — тому виной? Гений ли это тех людей, которые здесь обосновались? Кажется, всюду, кроме Тосканы и Марке, сельское хозяйство бессильно обеспечить жизнь человеческого муравейника.

Феррара. «Спичечные коробки», лишенные изящества и стиля, так же, как в других городах, послушно выстроились здесь со своими разноцветными балкончиками. Сплошной кубизм и функционализм. Феррара. Феррару осаждал Цезарь Борджиа. Его сестра Лукреция была женой осажденного герцога Феррарского, который перелил колокола в пушки! Сколько ярких событий произошло здесь! В Ферраре жили два брата; один из них был кривой. Они организовали заговор против своего третьего брата — монарха. И он, раскрыв заговор, выколол глаз тому из заговорщиков, у которого было два глаза. Неужели все это произошло здесь?

Да, да! Центр города вдруг убеждает нас в том, что так оно действительно и было. Крепости и дворцы, дворцы и крепости. Толстые красноватые стены прочно вросли в землю. Одолеть их можно только предательством. На площади вывешены результаты выборов. В чудесно изукрашенном портале бюст папы, благожелательно склонившего голову: он благословляет коммунистов, которые здесь идут первыми.

Еще несколько километров — и Болонья, где сначала повторяется все та же игра в кубики, а потом будто из-под земли вдруг возникает прошлое. Такая смесь здесь повсюду. И на каждом шагу история. Это не относится только к новым кварталам. Нет камня, который не источал бы историю из всех своих пор. Быть может, я вызову гнев специалистов, но, на мой взгляд, в Болонье есть что-то фламандское. Она вся излучает радостное жизнелюбие и умеет поесть, поспать, выпить и так далее. Кажется, что все время слышишь чуть хмельной смех. Хорошая, здоровая радость без вывертов, как у героев Брейгеля. Здесь родина знаменитой колбасы и болонского соуса, единственного и неповторимого, который, как приправа к спагетти, соперничает с vongole (сорт высоко ценимых мидий). Здесь вам подадут лучший в мире бифштекс по-флорентийски. В Болонье царит материалистический дух, в котором нет ничего низменного, он лишь напоминает о том, как хорошо иметь крепкие ноги, хорошие глаза, здоровый желудок, как хорошо посидеть за столиком с приятелями и пошалить со служанкой (относительно последнего у Лиллы особое мнение).

Город так опрятен, что мы впервые осознаем, как далеко шагнул прогресс в области гигиены. Впечатление это сохранится до самого Рима. Люди здесь беседуют спокойно. Много новых домов, как и в других городах. Но тут они вызывают меньше раздражения, хотя новым аркадам далеко до старинных.

Разглядывая по привычке витрины, Лилла обнаруживает, что цены здесь ниже, чем где-либо. Сделав вид, что мы хотим купить носовой платок, заводим разговор с торговцем. Он охотно информирует нас. В Болонью, по его словам, приезжают за покупками отовсюду — это всем известно. Миланцы — сумасшедшие: во-первых, у них более высокие накладные расходы, а во-вторых, в Милане все блефуют — там три четверти коммерсантов процветают, перепродавая друг другу один и тот же макинтош. В Болонье, слава богу, сохранились старые, добрые традиции. Никаких контрактов. Продавец и покупатель бьют по рукам, и тот, кто откажется от своего слова, будет последней свиньей. В Болонье люди мошенничают только один раз. Потом им уж лучше работать за границей, то есть не ближе Феррары. За малейшее нарушение правил корпорация немедленно изгоняет из своих рядов всякого. Болонец, по словам нашего собеседника, не знает никаких страстей, за исключением страсти жить. Он никогда не даст себя увлечь безумием двадцатого века. Для болонца дело чести сохранить ценности прошлого — моральный вклад, безотказно приносящий дивиденды.

— Этот платок, синьоры, — он берет пакет, не спеша раскрывает его, — изготовлен в Милане. Несмотря на множество посредников и транспортные издержки, он продается здесь дешевле, чем в Милане. Другие товары тоже. И это естественно: в Милане — наем помещения, штат, налоги и сборы… Но я вам скажу, сударь, придет день, когда там все полетит к черту.

— Где же вы тогда будете покупать?

Он пожимает плечами и улыбается:

— В поставщиках нет недостатка.

— Но это будет тяжелый удар для всей Италии!

В этом он не очень уверен. Он деловито запаковывает товар. Будущее несчастье Милана его очень мало трогает. Национальное единство для него понятие отвлеченное. Какие-то политические пертурбации привели к тому, что формальности в сношениях с Ломбардией проще, чем с заграницей, вот и все! Но области, провинции и города, у которых есть свое собственное прошлое, остались психологически разобщенными. Я пытаюсь заставить торговца высказаться по этому вопросу. Но он просто соглашается с тем, что Милан находится в Италии. Лилла «кладет» перед ним на прилавок проблему Юга. Его ответ полон горечи:

— Этот Юг обходится нам в копеечку, — грустно замечает он.