— Теоретически. Определим понятие «связывания». Не знаю, что у тебя на уме, но к изголовью моей кровати не за что привязывать.
— Не переживай. Сексуальная жизнь?
— Эм. Практически отсутствует?
Мигель фыркнул.
— Нет,
— Эм. Нет. Думаю, нет. Я бы только с Тимом, и ежегодно сдаю кровь на венерические заболевания, а с последнего анализа я больше ни с кем не спал, — Олдридж покраснел. Его сексуальная жизнь была печально ограниченной на партнеров и подробности.
— Я всегда предохранялся, и в армии кровь проверяли на ЗППП с каждым анализом, поэтому я чист. Но все же. Презервативы, да?
Олдридж кивнул, все еще пылая щеками.
— Презервативы. Точно. Очень разумно, — и Олдриджу тут же захотелось прикусить язык. «Разумно» — самое худшее слово для разговора о сексе.
— А как насчет наручников? Естественно, на мне, а не наоборот.
— Никак, — ответил Олдридж, собирая тарелки, ополаскивая и убирая их в посудомоечную машину.
— Очень жаль, — хитро ответил Мигель с очаровательной улыбкой. Он полез в задний карман и вытащил наручники с розовым мехом. — Потому что я одолжил их у Луны.
Глава 17
Мигель добивается желаемого
Док заметно паниковал, округлившимся стеклянным взглядом рассматривая наручники.
— У меня нет презервативов, — выпалил он.
— Мы можем заняться еще миллионом вещей, где не нужны презервативы, — заметил Мигель, несмотря на то, что парочка в его кармане лежала, потому что он настоящий бойскаут.
Глаза Олдриджа практически сошлись на переносице.
— Я не... даже не...
— Хочешь меня? Хочешь
— Да? — док проговорил это очень высоко и тонко, вот-вот сорвущимся голосом. Олдридж сглотнул.
Голос Мигеля был полной противоположностью. Он стал хриплым.
— Я могу раздеться. Здесь. Или где тебе этого захочется. Ты можешь смотреть, как я трогаю себя. Даже можешь говорить где...
Его перебил Олдридж, схватив за футболку и сминая его губы своим ртом. Мигель спрятал ладони под ноги, во избежание попытки коснуться дока. Он верил — очень надеялся — что Олдридж не обманывал его и со временем привыкнет к Мигелю и позволит ему прикосновения. А сейчас, он настаивать не собирался.
И учитывая все обстоятельства, док поразительно классно целовался. А может именно из-за них. Казалось, что в поцелуй он вкладывал все свое внимание. Мигель ни о чем не думал: ни о том, когда ему отсосут, или чем бы он хотел позже перекусить или как было бы круто посмотреть телик. Нет, он всем своим существом чувствовал жаркое внимание Олдриджа и это в самом лучшем смысле ошеломляло.
— Раздевайся, — прорычал, отстранившись, Олдридж. — Хочу видеть тебя голым, — он сложил на груди руки и жадным серым взглядом, блестящим от предвкушения, просто
Мигелю дважды повторять не требовалось. Если док хотел видеть обнаженную кожу, Мигель с удовольствием ее покажет. Он хотел бы избавиться от одежды чуть изящнее, но это было просто невозможно. Он торопился содрать с себя все вещи, сгорая под взглядом Олдриджа.
— Залезай на стол, — приказал Олдридж, — он похлопал по гранитной столешнице.
Мигель уставился на стол. Парень представлял, какой жутко холодной поверхность окажется для его яиц и члена. С другой стороны, они не обсуждали холодные поверхности и в жесткие ограничения они не входили. Мигель плавным движением запрыгнул на столешницу и поморщился от того, какой ледяной она оказалась.
Он поднял оставленные наручники и поболтал ими в воздухе.
— Будем их использовать?
Олдридж на него раздраженно посмотрел, а потом устроился между его ног, широко разводя их в стороны.
— Руки за спину.
Мигель подчинился, а член дернулся от волнения. Олдридж наклонился ближе и защелкнул пушистые наручники на запястьях Мигеля. Его член оставлял влажные следы на рубашке Олдриджа. Профессор снял пиджак и бабочку, оставшись в кремовой просвечивающей рубашке. Под ней была майка, а на ногах брюки строгого покроя с идеально заутюженными стрелками. Мигель еще сильнее ощутил свою обнаженность. И еще ему пришло в голову, что он ни разу не видел профессора голым.
В этом не должно быть ничего сексуального, но было как раз наоборот.
Олдридж нагнулся еще ниже и лизнул головку члена Мигеля. Док подразнил кожу под ней, пока Мигель не заскулил, а потом одним плавным движением проглотил член до основания.
— Мать твою,