– Слушай, тебе не кажется, что Бебс Бингингтон делала вещи и похуже? Думаешь, женить на себе двух мужиков, чтобы заполучить контракт, этично? А красть клиентов направо и налево этично? И ее не лишили лицензии. К тому же скелет никакой угрозы здоровью покупателя не несет, это тебе не плесень, не асбест, не слабый фундамент, а всего–то навсего горстка старых костей, убрать их – и все дела, никому они не повредят.
– Может, оно и так, но если кто–нибудь когда–ни… – Мэгги вдруг оборвала себя на полуслове и уставилась на Бренду: – В каком смысле – «убрать»?
– В прямом.
– Бренда, да что с тобой такое? Нельзя просто взять и убрать труп. Это не набор тарелок, не картина. У нас обязательства перед моралью и законом – выяснить, кто он, вернее, кем он был, не говоря уж о христианском долге известить семью и удостовериться, что его похоронят должным образом.
– Мы все сделаем, но не обязательно же делать это сейчас, правда? Надо и о бизнесе подумать. Нам нужно продать дом, а этот человек ждал похорон с 1946 года, так подождет еще немного, пока мы не закроем контракт и я не получу свой телевизор. Бедняга мертвее мертвого. Какая ему разница.
Мэгги понимала, что в словах Бренды есть зерно истины.
– Подумай, пока я не вернусь, – сказала Бренда, вставая.
– Ты куда?
– За сумкой. А то без сладкого тоже скоро копыта откину.
Бренда ушла, а Мэгги задумалась. Она ведь отложила свои речные планы, только чтобы продать «Гребешок» и спасти его от Бебс и бульдозеров. Искушение соврать велико, но она, как всегда, разрывалась и не знала, что делать. Надо же не забывать и о своей репутации. В конце концов, она ведь бывшая Мисс Алабама. Бренда вернулась через несколько минут, жуя шоколадный батончик «Херши», и спросила:
– Ну, что надумала?
Мэгги мрачно смотрела на нее.
– Когда ты говорила «убрать», что именно ты имела в виду?
– Очень просто. Мы уберем его из чемодана.
– Мы? Я до него не дотронусь. Я боюсь. Ты не знаешь, от чего он умер. Может, от бубонной чумы или еще чего–нибудь в этом роде.
– Ой, если боишься, у Робби целый ящик забит медицинскими перчатками, я тебе принесу парочку. Идет?
– Ну… если… просто гипотетически…
– Почему?
– Потому что нельзя посреди бела дня разгуливать со скелетом по улицам.
– Давай весь чемодан унесем.
– Что? Нам вдвоем его не поднять, он тонну весит. А сообщников нам точно уж не нужно.
– Ты права, они всегда в конце тебя предают, – покивала Бренда. – Мы сами вытащим его из чемодана и унесем.
– Но звучит это так… Так незаконно! Вряд ли я смогу.
Бренда прищурилась:
– Трусишь?
Аргумент был убедительный.
– Ладно… Скажем так,
Бренда подумала секунду.
– А может, к тебе?
– Ко мне? Куда?
– Может, под кровать?
– Бренда, ты в своем уме? Я что, буду спать со скелетом под кроватью? К тому же ко мне постоянно люди приходят смотреть дом, и Люп каждую неделю моет полы.
– О, придумала. Можно сдать его на хранение. У нас с Робби есть секция в «Веставиа мини–склад». Робби туда и не наведывается никогда, в основном там мое барахло хранится.
– Уверена, что Робби туда не заглядывает?
– Да, уверена.
– Хорошо, допустим, продали мы дом, а дальше что? Как мы объясним, каким образом он… оно… он добрался отсюда до «Веставиа мини–склад»? Пешком дошел?
– Нет. Наймем кого–нибудь, чтобы доставили чемоданы на склад, потом сунем его на место, а когда продадим дом, скажем, мол, только что открыли чемоданы и обнаружили его.
– Ага, а как ты объяснишь, почему мы увезли чемоданы?
– Очень просто. Готовили дом для показа и убрали старый хлам. Это не вызовет вопросов.
– В общем, да. – Мэгги почти капитулировала. Ей и раньше доводилось отдавать чужие вещи на хранение. – Но прежде чем что–то решать, я должна позвонить.
Бренда протянула ей телефон, Мэгги набрала номер и закрыла глаза, готовясь к разговору.
– Здравствуйте, миссис Далтон, это Мэгги Фортенбери. Простите, что беспокою вас, но мы с моим партнером Брендой сейчас в доме, и оказалось, что у нас не все ключи. Я хотела узнать… есть ли у вас ключ от чердака?
– От чердака? – спросила миссис Далтон.
– Да, мэм, на четвертом этаже – туда ведет узкая лесенка.
На том конце провода долго молчали.
– А–а! Поняла, о чем вы. Нет, увы, ключа у меня нет. Нас туда никогда не пускали. Мама сказала, чтобы мы туда не смели ходить, а в те времена мамино слово было закон.
– Ага… А может, вы тогда знаете, у кого могут быть ключи?
– Нет.
– Понятно. Значит, вы не в курсе, что там наверху?
– Нет, к сожалению, не имею ни малейшего представления.
– Ну что ж. Тогда все, спасибо.
– Я же объясняю – когда я была ребенком, мамино слово было закон, не то что теперь. А тогда, если мама говорила: «Ешь овощи», ты ела овощи.